У меня есть старая фотография, на которой мы с младшим братом запечатлены в окружении дюжин голубей на Трафальгарской площади в Лондоне. Судя по нашим похожим стрижкам «под горшок» и вельветовым клёшам, я предполагаю, что шел 1980 или 1981 год. На фотографии мы счастливо разбрасываем семечки, которые родители купили в маленьком автомате на площади. Сейчас этих автоматов уже не найти, потому что подкармливание голубей категорически не одобряется, но в то время это было лучшей частью нашей поездки к родственникам отца. Мы находились в центре всего происходящего и испытывали такое сильное радостное возбуждение, что оно было почти физически ощутимо. На наших сияющих лицах я вижу начало своей и брата общей любви к Лондону и городской жизни, которая перейдет с нами во взрослую жизнь.
Мы с Джошем пришли в этот мир с пересадкой в центре Торонто, но родители вырастили нас в пригороде. Несмотря на то что сегодня население Миссиссоги делает город одним из самых крупных и этнически многообразных в Канаде, в 1980-х он был, в сущности, ориентированным на автомобили пригородом, чей пейзаж состоял по большей части из торговых центров. И я, и Джош переехали в Торонто при первой возможности, отвергнув жизнь в пригороде быстрее, чем можно произнести «Экспресс Йонг – Университет – Спадайна-авеню». Однако мой опыт городской жизни разительно отличался от опыта моего брата. Сомневаюсь, что Джошу когда-либо приходилось возвращаться домой, зажимая ключи в кулаке наподобие кастета, или терпеть толчки от тех, кто считал, что он занял слишком много места своей детской коляской. Поскольку у нас совпадают цвет кожи, религия, степень мобильности, социальный статус и значительная часть ДНК, я вынуждена сделать вывод, что наш гендер – это то отличие, которое по-настоящему имеет значение.
В современном мире женщины всегда воспринимались как проблема. С началом промышленной революции европейские города начали стремительно расти, а их улицы наводнила хаотичная смесь иммигрантов и представителей различных социальных классов. Викторианские общественные нормы того времени подразумевали наличие жестких границ между классами и строгий этикет, созданный для защиты белых женщин из высшего класса. Нормы этого этикета были разрушены возрастающим количеством контактов, происходящих в городской среде между женщинами и мужчинами, а также между женщинами и бурлящими потоками городского населения. «Джентльмены и, что еще хуже, дамы были вынуждены постоянно сталкиваться с низшими сословиями и терпеть бесцеремонные толчки без какой-либо возможности защитить себя», – пишет историня культуры Элизабет Уилсон[1]. «Статус „оспариваемой территории“, который приобрел викторианский Лондон, обозначил пространство, где женщины могли „заявить о себе как о части общества“, особенно в контексте споров о безопасности и сексуализированном насилии», – объясняет историня Джудит Валковитц[2]. Однако во время этого хаотичного переходного периода всё сложнее становилось распознать социальный статус прохожих, и дама на улице рисковала подвергнуться самому страшному оскорблению – быть принятой за «уличную девку».