Читать Д(т)ень оборотня

– Ведьма!

Беззубое лицо бабы Дуни исказило от злости, так, что даже слюна брызнула на сморщенный подбородок. А ведь она была здесь не одна. Десятки злобных, непримиримых лиц. Вся деревня собралась у её дома, чтобы ткнуть пальцем в сторону несчастной, обвинив в колдовстве.

– Ведьма! Ведьма! Ведьма!

Их всё пребывало, злых, неудержимых, разъярённых.

Зоя смотрела в окно, сквозь крохотную щёлку ставен, который раз оборачиваясь, чтобы проверить, заперт ли засов на двери.

Убьют, ей-богу, убьют…

На славу постаралась Любаша, натравив на неё всю деревню. Долго, видать, готовилась. А из всех преступлений, что числились за сиротой Зоей, была её красота. Ростом-то девица была не велика, но фигурой ладна, стройна, как тросточка, гибка как ива. И на лицо белое, с румяными щеками, заглядывались местные парни, в глаза как сливы тёмные, глядели, любви и ласки обещая. Да только не податлива была Зоя. Отбивалась, отмахивалась, мол, мала еще, через год приходите. А через год опять песню прежнюю затевала.

Рано оставшись без родителей, не имея ни братьев, ни сестёр, справлялась Зоя с хозяйством сама, благо, зимы стояли тёплые, а лета плодородные. Корову держала, да двух коз, молоком торговала, да грибами-ягодами, когда пора приходила. Огород небольшой держала, да курятник, хватало ей, одинокой, для себя еды. А сено для скотины покупала на вырученные за продажу деньги.

В общем, жила не тужила, да повстречался на дороженьке ей молодец добрый, приезжий, что хозяйством быстро обзавёлся, да жену подыскивать стал. Тут-то и заприметил он Зою, а она поначалу, как и остальным – от ворот поворот, хоть и по нраву ей Елисей пришёлся. Но и тот гордым оказался, не простил отказа. Да тут же и посватался к Любаше – дородной богатой девке с приданным, что жила через три дома от Зои, та давно по нему сохла, и вот дождалась. Эта весть мигом прокатилась по всей деревне, да и Зоин дом не обошла стороной.

Опечалилась Зоя, рассердилась на свой характер, да деваться некуда – сама виновата. Спрятать бы гордыню, да поздно: Любаша-то вон с каким видом теперь ходила, словно клад нашла, а может так оно и было. Подготовка к свадьбе шла полным ходом, и теперь в деревне лишь о том и болтали.

И, кажись, все были рады: и Любаша, и родня её, и жители деревни, что предвкушали богатый пир на весь мир. И только сам Елисей, как оказалось, был не рад

Сыграли свадьбу и зажили, понесла скоро Любаша, и жить бы не тужить, да что-то не весел стал Елисей. Что ни день, всё мрачнее становился, на жену не смотрел, ни пил, ни ел, даже не разговаривал.

Явился он как-то ночью к Зое, забарабанил в двери, умоляя пустить, да не с дурными намерениями. И она пустила, лишь бы всю округу на ноги не поднял. А он давай ей в любви признаваться, говорит, что, мол, поторопился, дурак, и простить-то не простил, может, а ведь сердцу не прикажешь. А оно не к Любаше, а к ней, Зое тянулось, да болеть начало так, что мочи нет терпеть. И сели она, Зоя, его сейчас как есть не примет, один ему путь – в могилу, а не к жене.

А та уж и сама высохла, выгорела, по Елисею, то бишь, исстрадалась. И сговорились они обо всём, благо, ночь на дворе стояла длинная, да порешили так: завтра явится он к Любаше, да в грехе покается. Одарит деньгами ли, шелками ли, что попросит, сделает. Лишь бы отпустила по добру и зла на него не держала.