В салоне вольво – портрет Гитлера. Фюрер болтается над лобовым стеклом, там, куда таксисты цепляют, в зависимости от конфессии, Николая Угодника или глаза Фатимы.
Не то чтобы Жига разделял идеи. Для Жиги идеи – это слишком сложно, почти как теорема Пифагора или число «пи». Но он уважает отморозков. На всякий случай. Мало ли, куда жизнь занесёт и кто окажется соседом по камере.
А ещё Гитлер внушает. Как только лох с заднего сиденья замечает, чей портретик прыгает над рулём, до бедолаги моментально доходит, насколько крепко он влип.
Так что фюрер – гарант спокойствия. Сразу меньше повода колотить ногами по сиденью или пытаться задушить водителя. Всё равно ни у кого пока не получилось.
А иногда (например, сегодня) лоха везут в багажнике. В таком случае всё и без фюрера ясно.
– Есть идея, куда кинем? – спросил Кент. Он на заднем сиденье, в обнимку с лопатой. Бритая башка белеет сквозь сумерки.
– Дальше, за дачи, – ответил Жига, – там болота. Трясина хорошая. За сто лет не найдут, даже если без извести.
– Давай лучше сюда, – Кент постучал по правому стеклу.
– Чего там? – Жига даже голову не повернул.
– Видишь холмик? Давай к нему.
Лысый, как башка Кента, холм поднимался над зубчатой линией елового леса. Вокруг – закатное небо, красное, как банка Локо-колы.
– А что там хорошего? – спросил Жига.
– Там никто копать не будет. Взрыв-гора, может, слышал?
– Военный полигон бывший?
– Не, ничего такого.
– Действующий полигон? Если так – ну его. Давай в болота. Не хочу ругаться сегодня вечером.
– Не полигон, просто место интересное. Это сейчас её зовут Взрыв-горой. Я видел на старых картах, там она Разрыв-гора. Как есть Разрыв-трава, а это Разрыв-гора.
– Типа сказочная гора?
– Типа она к лесничеству приписана. Значит, трогать ещё сто лет не будут.
– А грибники?
– Какие грибники ночью?
– Умно рассуждаешь. Где тут поворачивать?
Кент подсказал правильный поворот, и вишнёвый вольво заплясал на перерытой корнями грунтовке.
– Покурить надо, – сказал Жига.
– Эти названия – тут голову сломать можно, – продолжал Кент. – Вот есть у нас Лодейное Поле. Думаешь, в честь ладьи назвали? Вот и нет! Это от какого-то финского слова. Так в газете написали, прикинь? А ладья тут ни при чём. И слон ни при чём. И все остальные фигуры…
– А что про нас в этой газете пишут? – Жига впился в руль и решительно преодолевал корень за корнем.
– Пишут, что организованная преступность совсем берега потеряла.
– Правду пишут, – со знанием дела произнёс Жига. – Так и есть.
Вот и холм. Вблизи он был реально огромный, закрывал полнеба. Мрак сгустился, у подножия было темно и сыро. Пришлось взять фонарики.
Открыли багажник и потащили Перепелицына наружу, не забывая светить в лицо. Тот не сказал ни слова, только жмурил глаза и морщил тонкий птичий нос.
Встать с первого раза он не смог. Руки и ноги онемели в багажнике и стали как деревянные. Кент развязал ему руки и вручил лопату. Посмотрел, потом отошёл к машине, вернулся и водрузил лоху на голову его светлую широкополую шляпу.
– Что я должен делать? – спросил Перепелицын.
– Могилу копать, – ответил Кент
– Какую? – Перепелицын огляделся. – Тут нигде… нет кладбища.
– Твою.
– Но почему?
– Ну не нам же этим заниматься, правильно?