Хоть и ношу его имя
Уборка подходила к концу. Оставалось разобрать последнюю коробку – и кладовка чиста. Молодая хозяйка квартиры и её гражданский муж собиралась сделать ремонт и продать жильё.
«Что за листки?» – Анжела потянулась к находке и пригорюнилась: это была тетрадь мамы.
Людмила покончила с собой пять лет назад. «Гореть мне в аду, и вы меня не простите. Но одна умная женщина сказала, что понять – значит простить», – выхватывали глаза Анжелы неровные строчки…
Маме было всего пятьдесят два. Она страдала от климакса и как-то призналась Анжеле, что менопауза, по её мнению, – это одно из наказаний Бога греховным женщинам.
В предсмертной записке Люся написала, что очень устала. От кого она так утомилась, было понятно без пояснений, ведь отец Анжелы был классическим шизофреником.
Это не бросалось в глаза. Папаша мило здоровался с продавцами, желал им хорошего дня, а, приходя домой, набрасывался с обвинениями на супругу и дочь. Это был тошнотворный микс из мата и гнусных оскорблений.
Андрея мог вывести из себя любой пустяк: «неправильный» взгляд, соринка на столе, упавший носок. Если домочадцы возражали, пускал в ход кулаки.
Когда сумасшедшего посещал шизофренический бред, семья должна была бросить все дела и выслушивать его. Резцовы никогда не ездили отдыхать: отец сидел на пенсии по инвалидности, а мама зарабатывала не слишком много. Хорошо, хоть не голодали…
Люся не раз предлагала Анжеле сбежать, но подросшая дочь неизменно противилась, хотя почти каждый день про себя проклинала отца.
«Наверное, у меня развился стокгольмский синдром, – тосковала теперь она, читая материнскую исповедь. – Эх, мама, мама, немного тебе не хватило до освобождения». Андрей умер спустя два года после ухода своей второй половины.
«Я выросла без отца, и, думаю, это стало главной причиной всех моих бед, – писала Людмила. – В семье – одни женщины: я, мама и бабушка, и каждая несчастна по-своему. Бабулька мучилась из-за старости, мама – из-за неустроенной личной жизни, а я – из-за прыщей и насмешек одноклассников.
Мне не хватало родительской ласки, особенно отцовской. Наверное, поэтому в поисках мужского тепла я, повзврослев, стала безотказной девицей. На таких не женятся. Но Андрей не был похож на остальных и взял в меня в супруги.
В первые годы нашего брака я была безумно счастлива. Родилась Анжелочка, муж любил её и меня. И я наивно решила, что на мне семейное проклятие закончится…»
Анжела резко захлопнула тетрадку и взглянула на часы. Времени до прихода домой тирана номер два, её гражданского мужа, было в избытке. Она успеет сбежать к маминой двоюродной сестре, а потом отвоюет родительскую квартиру.
«Нет, мамочка, ты не в аду. Ты – в раю, – думала Анжела, сидя в такси и продолжая читать настоящую предсмертную записку, которая превратилась в исповедь уставшей от жизни женщины. – Это ты ангел, а вовсе не я, хоть и ношу его имя».
Вожак
Их было трое – членов кружка сельских философов. Вожак – мужик лет сорока по имени Геннадий, сухопарый, лысый, колючеглазый. Дом – полная чаша, крепкие здоровьем родители-пенсионеры, работящая, хоть и нелюбимая жена Татьяна, двое детей, непыльная работа… Двух пенсий, двух зарплат да приварка – выручки от продажи домашних деликатесов – хватало на безбедную жизнь.