– Станцуй в последний раз, голубка, и я освобожу тебя, – голос хозяина эхом отдаётся в ушах, пока я смотрю на свое отражение. Зеркала очень редко врут, поэтому меня не удивляет, что в стеклянной глади застывает монстр. У него пустой, чуть насмешливый взгляд и острые черты лица. Он – хищник. Я и есть монстр.
Хочу стереть это выражение победителя с лица двойника. Сжимаю пальцы в кулак, ногтями впиваюсь в ладонь. С криком бью отражение по лицу. Один раз. Второй. Трещины тонкой паутиной расползаются по зеркалу. Капли крови, застывшие на них, напоминают рубины, как в том колье, что хозяин любит застегивать на моей шее перед выступлением.
Одна из ламп несколько раз мигает, прежде чем навсегда погаснуть. Я смаргиваю слезы, вытираю их окровавленной рукой. Вновь бросаю взгляд на отражение. Монстр все еще там. Только теперь его лицо искажено и окровавлено. Мне кажется, отражение шепчет:
– Станцуй, голубка. Станцуй.
Я – дьявол.
***
Мы все здесь рабы и слуги, но даже среди других уродцев меня избегают. Они все готовятся к темному карнавалу, натягивают на лица маски, которые не испугают гостей. Гостей, чья участь стать кормом или рабами. Даже, не знаю, что лучше.
В воздухе пахнет едой, но, если принюхаться, можно уловить нотки крови и гниения. Здесь все иллюзия. Новые карусели на самом деле старые развалины, покрытые паутиной нашей ткачихи. Она с особой любовью развешивает серебряные нити, которые в любой момент могут превратиться в смертельные ловушки. Лоток с надписью попкорн забит личинками, место для конфет – тараканами. Сладкую вату заменяет все та же паутина.
Лишь единицы смогут увидеть правду. Они и останутся здесь.
31 октября. До темного карнавала остается пара часов. Возвращаюсь в свой шатер, там меня уже ждут две немые девушки. Им отрезали языки, когда они пытались сбежать пару лет назад, и приставили служить мне.
Они боятся. Их руки дрожат. Девушки стараются не смотреть на меня. Словно я начну танцевать прямо здесь и сейчас. Словно их жалкая жизнь стоит того, чтобы за нее цепляться. Я могла бы их освободить от вечного унижения, но они все ещё надеются, что смогут сбежать. Дурехи.
– А как здесь наша жемчужина? – хозяин входит в шатер. Его тонкие, бледные губы расползаются в улыбке, напоминающей звериный оскал. Тяжелая ладонь сжимает мое плечо. Предупреждение.
Я бросаю взгляд на руку хозяина. На его перстень в виде черепа. Сколько раз именно он рассекал мне губу, когда я отказывалась подчиняться? Не сосчитать.
– Лучше всех, – шиплю. Знаю, как его это злит. Намеки на дерзость и неповиновение. Но сейчас он сдерживает свой гнев, не хочет портить моё лицо перед выступлением.
– Ты поранилась? – кивает на мою руку, в его голосе яд смешивается с притворным сочувствием.
– Да, стала жутко неуклюжей в последнее время.
– Но это же не помешает тебе танцевать? – сжимает плечо чуть сильнее, как бы говоря: ты будешь танцевать, пока не умрешь.
С моих губ срывается смешок.
– Будто что-то может мне помешать.
***
Мне хочется предупредить их. Крикнуть: бегите. Кандалы, медные браслеты на ногах, чувствую мое желание и жгут кожу. Я могу лишь смотреть, как толпы людей, большинство из которых дети заходят вовнутрь. Когда большие кованные ворота захлопнутся, никто не сможет выйти.