⇚ На страницу книги

Читать Между Навью и Явью. Семя зла

Шрифт
Интервал

Наталья Ильина

Волшан. Волчье время

«Воин должен сам выбирать место для битвы. Если не хочет умирать на чужом.»

А. Мазин «Место для битвы»

Пролог

Закат догорал алым, распустив огненный хвост на полнеба. Под разлапистыми елями, которые взяли в полон старое капище, вставал туман – серый и липкий. Деревянные божьи лики, потемневшие от времени, мрачно смотрели со своих столбов. Пуст был каменный круг кострища в центре поляны, пуст и жертвенный камень. Чёрный мох дополз по его щербатым бокам почти до навершия. Лишь над крышей ветхой землянки за капищем вился к небу жидкий дымок, показывая, что жизнь не совсем покинула это место.

Согнутый годами белобородый жрец сипло шептал над каменной курильней, часто подбрасывая в неё щепотки истёртых трав дрожащей рукой. Другой рукой он тяжело опирался на разбитый вертикальным расколом, почерневший посох. Голос жреца то слабел, опускаясь до шёпота, то взвивался в полумраке землянки по-стариковски визгливо и громко. Невнятный речитатив вплетался в дымный бурун, что свечой поднимался над курильней, и разгонял тяжёлую тишину, повисшую над капищем и лесом.

На краю каменной курильни стояла фигурка. Не то пёс, не то волк, искусной рукой вырезанный из дерева, так, что угадывалась и богатая шкура, и острые клыки оскаленной пасти, смотрел крохотными самоцветными глазками в тлеющий огонь. На его холке тускло светился семарглов знак, неровно вспыхивая и затухая под мольбу жреца.

За долгую жизнь не ощущал дед Славко такого отчаяния, да и слов к такому чувству не подбирал. Никогда раньше не отворачивался его бог от людей, не слабел, не опускал меч свой. Но нынче беды сыпались, как зерно из худого мешка, а боги были слишком заняты, чтобы взор свой на людей опустить. Вот и люди в горестях пошли каждый за себя болеть, забыли дорогу в капище, забросили просить богов о помощи. Да только ли Семаргл оставался глух к мольбам? Сам Перун, похоже, о людях забыл…

Жрец на миг оторвал взгляд от огня, перевёл на резную фигурку. «Если не время сеять, да жать, если время мечом рубить, возьми Семаргл, волка вместо пса, пусть будет тебе служить, да людям, в Яви. Есть у него своя сила, пусть и твоя будет! Поручусь за него своей жизнью, если такая малость тебе потребна», – молил своего бога жрец. Истово молил, так, что слёзы глаза туманили, и показалось старику, будто изумрудные волчьи глаза ожили на миг, сверкнули разумом гневным и страшным, таким, какой ни волку, ни человеку не даден. Полыхнуло пламя в курильнице, хоть и нечему в ней было гореть так яростно, ожгло старику конец бороды. Запахло палёным, закурчавился оплавленный волос. Дрогнула фигурка на краю чаши, будто в огонь спрыгнуть решила, сверкнул семарглов знак на ней. Бахнул гром с ясного неба над капищем, белая молния прошила сумерки и ударила в крышу землянки. Сухой мох на крыше занялся и душно задымил. Заволокло дымом поляну и идолов на ней, затрещали брёвна настила, а жрец, сомкнув веки, чтобы дым глаза не выел раньше времени, продолжал молить Семаргла, пока ревущее пламя совсем не заглушило его слова. Он не мог увидеть, что на капище, возле жертвенного камня из ниоткуда возникла фигура сурового мужа при латах, мече и со щитом, такого огромного, что и в ворота Киева не прошёл бы, не склонив головы. У бедра его стоял пёс, ростом с доброго коня, а в глазах плясали отсветы оранжевого пламени.