⇚ На страницу книги

Читать и звук, и отзвук: из разных книг

Шрифт
Интервал


Из неизданной книги «Замысел» (1960)


* * * («Еще туман висит над городом…»)

Еще туман висит над городом
и сто сорок из-под стрехи
молчат, покуда перед гомоном
кричат вторые петухи.
Еще скрывается за шепотом
непробудившаяся страсть,
и капля светится под желобом,
вот-вот готовая упасть.
1959

* * * («Весна. По улице прошла…»)

Весна. По улице прошла
подзагулявшая гармошка,
и белым цветом зацвела
в прохладном подполе картошка.
Под вечер курочка тишком
снесла яичко, а спросонок
уже гуляет петушком
неоперившийся цыпленок.
1959

* * * («Взрыв пугливых снегирей…»)

Взрыв пугливых снегирей,
карк ворон непуганых –
и уже свистит хорей
на снегах обугленных.
И уже издалека –
не Боян ли сокола
выпускает в облака
и на лебедь –   с облака?
Крови, крови молодой!
славы, славы песенной,
соколиною страдой
на лету подрезанной!
А внизу –   такая рань
ранняя, израненная,
что хоть оземь грудью грянь –
вот оно, призвание!
И такой бродильный чад
в ельнике-орешнике,
что как пьяные летят
пчелы на подснежники!
Эти талые моря,
озими зеленые,
в зарослях осокоря
гнезда оголенные –
всё –   и горлицы запруд,
и промоен звонницы –
только повода и ждут,
чтобы разглаголиться.
Так звени, напоена,
радость двуединая:
молодость моя, весна –
песня лебединая.
1960

* * * («Как по бору да в зелену пору…»)

Как по бору да в зелену пору
с первым парнем гуляла б на пару,
всё поляны, лесные цветы;
не ходила б на Красную гору,
там недаром приметили паву,
там не зря приоделись сваты.
Там в подполье припрятаны яства,
а из дома –   не выметут сора,
а уж вытурят –   значит взашей:
молодая сноха –   для хозяйства,
а ночная собака –   для вора,
а недремлющий кот –   для мышей.
1959

* * * («Мы посадские, слободские…»)

Мы посадские, слободские,
наши ножички заводские
ваши сумочки от Диора
чик-чирик –   и адьё, мадам! –
шлет привет вам отдельный Жора,
вам и фирменным фраерам.
Мы на Курский к вам для прополки
прибываем на третьей полке
с петушинской братвой гулять,
не в ментовские рестораны
лебедей чесать, а в шалманы,
где на шухере не стоять.
Там, в распивочной на Тишинке,
где две фиксы у шустрой Нинки
тяжелей, чем жилищный пай
на двухкомнатную квартиру,
там оттянемся –   не до жиру:
хлопнул беленькой –   и гуляй!
А уж как мы и с чем обратно –
это в общем и так понятно,
чай не сироты, чтоб к харчам
не прибавить своей капусты,
пусть сегодня не очень густо,
завтра точно возьмем качан…
Конец 1950-х

* * * («Зажила вода и колос вызрел…»)

Зажила вода и колос вызрел.
Звезд мирьяды проросли в зенит.
В это полнолунье хруст как выстрел,
тишь такая, что в ушах звенит.
Берег. Под удилище –   полено,
а само удилище –   в песок.
Так-то, брат. И локоть на колено.
Гвоздик в зубы, взгляд на поплавок.
Вон с ведром идет знакомый дачник
и бросает камешек с моста:
 – Мой коллега, вижу, неудачник.
извиняюсь, надо знать места. –
И пройдет, гремя мостками, к даче
как урок… И снова тишь да гладь…
Уж не рыбку ль золотую, старче,
ты задумал на живца поймать?
Да уж где тут, всюду ил да тина,
насиделся и у дальних рек,
золотая рыбка –   строганина,
лес да тундра –   не забудешь век.
Вот и жди… ни клёва, ни старухи.
Неподвижны поплавки светил.
Только черви в банке, только слухи.
Ты не эту сказку проходил…
1958

* * * («Появился как должно он с криком на свет…»)

Появился как должно он с криком на свет,
человек, не имевший ни метрик, ни лет,