Эта книжка, красиво изданная, с хорошенькими политипажами,[2] состоит из одного рассказа: «Тертый калач, сцены из провинциальной жизни». В этом рассказе есть довольно забавные черты и, может быть, много правды; но в нем вовсе нет типов: от этого очень скучно читать его. Многие думают, что писать в юмористическом роде ничего не значит; так-де вот возьми да и списывай с природы. Конечно, выйдет хорошо, если кто умеет хорошо списывать с природы: и это тоже талант своего рода, хотя и талант низший. Уж кто лучше дагерротипа списывает? – а между тем, как далеко ниже сколько-нибудь порядочного живописца самый лучший дагерротип! И потому, повторяем: хорошо, если кто умеет быть хорошим дагерротипом в литературе, но несравненно лучше и почетнее быть в литературе живописцем. Мир пошлой повседневности, мир прозы жизни для своего воспроизведения так же требует вдохновения, творчества, таланта и гения, как и мир великих характеров, деяний и страстей. И потому фламандская школа живописи стоит всякой другой. Но зато, когда у писателя нет способности быть даже дагерротипом, – простое списывание с природы бывает у него очень отвратительно: в высоком и патетическом оно переходит у него в сентиментальность и надутость; в комической и юмористическом – в пошлость и тривиальность, – и в обоих случаях равно никогда не имеет никакого сходства с изображаемою природою. К такому роду рабских снимков с натуры принадлежит «Тертый калач»: в нем, может быть, узнают себя пять или шесть человек во всей России; но больше никто не узнает, и эта книжка может возбудить интерес только б том месте, где живут оригиналы ее, потому что в ней нет ничего общего, типического, хотя она и претендует на типы…
Конец ознакомительного фрагмента.