Читать На мельнице
I.
Что это шумитъ, Алена? Колеса, что-ли?
– Какое тебѣ колеса, Господь съ тобой, Гаранюшка!
– Колеса, право колеса! Нешто мельница работаеть?
– Да не работаетъ она, Гаранюшка, ужъ четвертый день!
– Полно, тебѣ! Померещилось, видно! Вонъ ты какой горячій!
– Шумитъ! Я тебѣ говорю – шумитъ! Вонъ и вода бѣжитъ вонъ, вонъ, такъ и дробится подъ колесомъ, что жемчугъ разсыпается! А жемчугу-то, жемчугу сколько!
Больной Герасимъ вскочилъ съ кровати и, указывая на полъ рукой, бросился къ двери.
– Куда ты, куда ты! – крикнула жена, уцѣпившись за край рубахи, – Вася, Иванъ, помогите!
Дверь свѣтелки открылась и вошелъ здоровый, рослый мужчина, братъ Герасима – Иванъ.
– Ты что шумишь? Зачѣмъ всталъ? – спросилъ онъ брата.
Но тотъ, не слыша вопроса, тянулся къ двери, указывая на полъ.
– Вонъ, вонъ, бѣжитъ. Пѣна клубится! – говоритъ онъ.
– Мерещится ему, Иванъ! Тѣло-то какъ огнемъ пышетъ!
Иванъ молча взялъ брата за руку, отвелъ къ кровати и положилъ.
– Лежи! сказалъ онъ строго, – полно тебѣ!
Больной пристально посмотрѣлъ ему въ лицо.
– Иванъ! – произнесъ онъ тихо.
– Узналъ?.. Слава тебѣ Господи! – заговорилъ братъ, кладя свою большую, тяжелую руку больному на плечо.
Лицо того все болѣе и болѣе прояснялось. Щеки поблѣднѣли, опали, глаза сдѣлались кроткими, спокойными и жалостливо смотрѣли на брата.
– Узналъ, да! – прошепталъ больной, – ты Иванъ, а вонъ жена… Алена… горница моя… да, узнаю все!.. Шубу… шубу дай!..
– На что тебѣ шуба?
– Прикрой, холодно… При-к-к-к-ро-о-ой, бр-р-р-атъ!..
Его начала трясти лихорадка. Онъ съежился, поводилъ худыми, острыми плечами, подкорчивалъ ноги. Онъ никакъ не могъ согрѣться, и все тянулъ шубу – до самой головы.
– Поди-ко, Алена, завари ему теплаго чего, малины, что-ли! – сказалъ Иванъ, – можетъ согрѣется!
Елена Тимофеевна вышла изъ горницы.
Въ незапертую дверь заглянула курчавая голова мальчика и скрылась, потомъ опять заглянула. Мальчику и хотѣлось подойти къ отцу и боязно было, – до того измѣнила болѣзнь Герасима, сдѣлала его такимъ худымъ, костлявымъ, страшнымъ!
Ознобъ прошелъ. Больной легко перевелъ духъ, вытянулся, точно послѣ тяжелой работы.
– Полегчало? – спросилъ, наклоняясь, Иванъ.
– Ништо! – тихо отвѣчалъ больной, – руки, ноги болятъ… Изломало!..
Въ дверяхъ показалась Елена Тимофеевна съ чайникомъ.
– Не надо! – махнулъ ей рукой Иванъ.
II.
Герасимъ простудился ранней весною на этой же мельницѣ, провалившись по поясъ въ плотину, покрытую рыхлымъ талымъ льдомъ. Ему-бы, придя домой, снять мокрое платье, обсушиться, обогрѣться, а онъ подумалъ: что за глупости, чего привередничать! да пошелъ ходить по мельницѣ-то другое посмотрѣть, обладить, а про то, что мокръ по поясъ, – забылъ.
Въ ту же ночь его схватила лихорадка, да такъ и не отпускала вторую недѣлю. Изсохъ весь Герасимъ, позыва на пищу лишился, почти безъ сна все время маялся. Только что закроетъ глаза, ужъ ему что-то нескладное, несбываемое чудится: то будто мельница на него валится, то будто онъ въ колесо попалъ, и никакъ ему оттуда не изворотиться. Своихъ сталъ не узнавать-чужими они ему начали казаться. Одинъ разъ чуть въ окно не выпрыгнулъ.
А когда приходилъ въ себя, – опять начинала трясти его лихорадка и трясла до того, что послѣ Герасимъ не могъ не только-что подняться, но даже рукой пошевелить. Нужно было лежать вмѣсто того, чтобы работать. Герасимъ зналъ, что работы сколько угодно, зналъ, что брату Ивану трудно справляться одному, и ничего не могъ подѣлать, приходилось лежать, да на бревенчатыя стѣны горницы смотрѣть, глаза пялить. И досадно, и обидно было Герасиму. Пробовалъ онъ встать, но только спуститъ ноги съ кровати, только попробуетъ подняться, – голова закружится, и онъ опять на постель валится. Ивану одному не справиться было съ работой, – нужно было нанять работника, и это въ досаду было Герасиму, – работнику жалованье подай да прокормить нужно.