Из самых осведомленных источников известно, что Г<осу>д<а>рь очень жалел о произнесенных им словах в ответ на поздравления земских депутаций и долго сетовал на свою горячность, причиной которой по некоторым сведениям (чрез о<тца> Дернова) был отставленный теперь министр внутр<енних> дел (и слава Богу, что отставлен: лихом поминать не надо, а добром помянуть нельзя) Дурново[1]. Он будто бы выставил некоторые из адресов в самом ненавистном свете и тем раздражил г-дря, выливших это раздражение в известных, столь всех поразивших своею необычностью выражениях. После Г<осу>д<а>рь неоднократно высказывал близким людям свое искреннее сожаление по этому поводу и, между прочим, на другой день приехал к старику Рихтеру[2] (командующий свитой, самое близкое лицо к покойному А<александру> III) и крайне взволнованный («чуть не плакал») высказывал ему свое сожаление о вчерашней своей «выходке». «Что они должны подумать?», – говорил он, имея ввиду членов депутаций. – «Вероятно, я их очень обидел…». (Последнюю подробность черпаю из источника еще более осведомленного и близкого к «делу», нем о. Дернов, но не считаю удобным назвать его здесь, потому что – что написано, хотя бы и не пером, того не вырубишь топором). Как ни судить об этом, но, по-моему, этот эпизод прибавляет еще одну симпатичную черту к нравственному портрету нашего молодого монарха, который не боится открыто сознаваться в том, что ему «ничто человеческое не чуждо», не исключая и ошибок, и – что главное – имеет мужество сознаться в сделанной ошибке, а это – великая черта в монархе, да еще неограниченном. Мелкая душа на это неспособна.
Старый генерал свиты Рылеев[3], сын повешенного при Николае I декабриста-поэта, был и до сих пор остается глубоким почитателем Александра II, на которого чуть не молился при его жизни, за которого не перестает молиться после его смерти. Со дня смерти последнего, пятнадцатый год Рылеев ежедневно, несмотря ни на время года, ни на погоду, отправляется в восьмом часу утра в Петропавловскую крепость и там у мраморной гробницы великого царя Освободителя молится на коленях целый час, потом тихим шагом, как и пришел, возвращается – всегда пешком – в свою одинокую келью. Он холостой, единственная привязанность его, родная сестра, умерла несколько лет тому назад. Во время жизни ее он постоянно обедал у нее, и после ее смерти оставил за собой ее квартиру и ее прислугу и с тех пор продолжает ежедневно, так же аккуратно, как и прежде, ходить обедать в опустелую квартиру своей сестры, прибор которой по-прежнему ставится на стол… С тех пор, как умер Александр II, Рылеев, несмотря на свое звание генерала свиты, никогда больше не появляется при дворе. Он схоронил своего монарха и остается его верным подданным, его преемники для него не существуют… Ни у кого не бывает. Раз как-то зашел с визитом к гр<афу> Олсуфьеву, и то в 9 часов утра, возвращаясь из своего обычного паломничества в Петроп<авловскую> крепость…
Конец ознакомительного фрагмента.