Читать С видом на Нескучный

© Метлицкая М., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

– Мам! – сорвалась Вера. – Ты меня совсем не слышишь?

– Я-то тебя слышу, доча. А вот ты меня нет.

Вера с безнадежным отчаянием посмотрела на мать. Бесполезно. Мать упряма как осел. Уж если что-то вобьет в голову – не отступится. Такой характер. Вера, кстати, в нее. Ну что делать? Как донести до нее, что то, чего она требует – ну ладно, просит, – невозможно? Хотя нет, все-таки требует.

Тактика у Галюши такая – все начинается с намеков, грустных вздохов и жалобного поскрипывания. Не срабатывает – начинается вторая стадия. Вера называет ее «брать на измождение». Доковырять, доныть и наконец довести до нервного срыва, до состояния «да черт с тобой, лишь бы отстала!».

Правды ради, такое было всего несколько раз, и речь шла о том, что для Галины Ивановны было серьезным и жизненно важным.

Мать и дочь обожали друг друга и были одни на всем белом свете, но мнения их почти никогда не совпадали. Вера вредничала и противостояла, вернее пыталась противостоять, но, как правило, побеждала мама, Галина Ивановна. И почти всегда мама оказывалась права.

Предмет нынешнего спора и противостояния, по мнению Веры, был пустяковым, а вот по мнению мамы – куда как серьезным. В не к ночи помянутом родном городе (ха-ха, городе! Помоечном городишке, который Вера ненавидела всем сердцем и всю жизнь старалась забыть. Как и их жизнь в этом чертовом Мухосранске) у них, точнее у мамы, оставалась квартира, полученная от комбината. Эту квартиру мама ждала лет двадцать. Слово «квартира» произносилось с придыханием, негромко, словно говорилось о чем-то сакральном. «Мы на очереди», «нам выделили», «нам выдали», «мы получили». Маленькая Вера отлично помнила и слово «смотровой». Смысл его она не понимала, но чувствовала, что это что-то важное, бесценное, самое дорогое.

Тридцать лет пахоты на комбинате, утерянное здоровье, больные сердце и ноги, астма, заработанная на производстве, тяготы жизни в щелястом бараке, не меньшие тяготы в выделенной спустя девять лет ударной работы комнатушке в перенаселенной коммуналке, и слезы, слезы, слезы. Много лет слезы горя, а потом радости – как же, дождалась, заслужила.

Как мама радовалась квартирке, как плакала от счастья! «Дочь, свое жилье, собственное, отдельное!»

Отдельное, да. И собственное. Хотя поначалу не собственное, служебное, выданное от предприятия. Это потом, в перестройку, Горбачев разрешил приватизацию. Понятно, что из этого дерьма их никто не выселил бы и без приватизации, но когда мама получила гербовую о собственности… Тогда началось – лучше не вспоминать. Она целовала эту бумажку, гладила, любовалась. Это ж как надо было воспитать этих людей, что вбить в их несчастные головы, как убедить, что все это не честно заслуженное и сто лет как отработанное, а подарок, бесценный подарок, незаслуженный приз? А как мама гордилась! Квартиру-то выдали ей, ударнице коммунистического труда, бригадиру восьмой бригады, члену профсоюза.

Когда Вера перевозила маму в Москву, та рыдала как на поминках – прощалась с квартирой. Вера пыталась Галюшу уговорить продать эту квартиренку тогда же – ну зачем оплачивать коммуналку, зачем думать о том, что точно не пригодится? Было же очевидно, что мама, а уж тем более Вера туда не вернутся. Ну как же, сейчас! Продавать квартиру мама решительно отказалась – еще чего. «Не ты заработала – не тебе решать! Ишь, важная стала, решительная! Бизнесменша, подишь ты! Верка, сиди и помалкивай. Ты у себя на работе начальница, а надо мной – нет. Пусть хоть и маленькое, плохонькое, а мое. А вдруг чего? Ну вдруг, а? Вдруг что случится? Это у вас, молодых, память короткая. Какое «вдруг», говоришь? Да любое! Не верю я никому. Жизнь научила. Да мало ли? И все, разговоры закрыты!»