Читать Жирафы

Город N

Это был город, где отдавал жаром потускневший мрамор местного парка, где ещё били фонтаны, покрывая асфальт плесневелой коркой сырости, где рынок поглощал и выбрасывал грязь, а живая масса толпы толкалась и кипела.

Закат бродил по крышам домов, щедро заливая шифер солнечной кровью. А где-то со стороны востока, над макушками елей и гордо возвышающейся гостиницы, виднелся остро-голубой серп месяца.

Тогда это был город, где почти все светофоры работали исправно, перемигиваясь зелёно-красными глазами, и невдалеке шумели по рельсам длинные поезда.

По ночам с пышной торжественной яркостью горели огни торгового «Дома Быта», а по дорогам разъезжались потёртые, скрипящие «гармошкой» жёлтые автобусы.

Дымили работающие заводы с грязными запотевшими окнами и колючей проволокой на кирпичных заборах.

Повороты дорог открывали здесь всё что угодно: одноэтажное похоронное бюро оптимистично зелёного цвета, больницу с цветущими яблоневыми садами или «Рюмочную» с повседневными беспамятными телами под вывеской.

Город жил – ничего не строилось, но ничего и не рушилось. И была уверенность, что завтра на рынке скопится такая же толпа, столько же грязи выльется оттуда под вечер. И не сменится за прилавком ни один продавец, не включится позже или раньше обычного свет в чьём-то окне. Разве что кто-то неожиданно умрёт.

Но с годами уверенность проходила, оставляя горький металлический осадок в душе.

И тогда начали рушить здания. И начали умирать люди.

Солнце по-прежнему освещало своим ясным ликом мир по утрам, но уже почти никто на него не смотрел.

И разрывались старые могилы, и клались новые тела, и разъезжались живые, и страшно было смотреть на разлуки. И рыночная грязь смешалась с чистой некогда кровью, и стала грязной кровь. И не прилетали больше снегири зимой, и горели поля, и «…разверзлись все источники великой бездны…»1.

Убийца умер уже давно. Гораздо раньше, чем это можно было когда-либо даже предположить. Он уже наверняка сгнил в земле и насквозь покрылся червями. В буквальном смысле насквозь. Поэтому он никак, ну никак не мог только что пройти мимо него на улице.

Он стоял в нерешительности, тревожно глядя вслед высокому прохожему, продолжавшему свой неверный алкогольный вечерний путь домой. Наверное, домой. Куда, в могилу?

Брось! Какие могилы? Это обычный местный алкаш. Просто похожий. До ужаса похожий на старого соседа-убийцу, до сухости в горле и дрожи в ногах. Может, его брат? Тоже умерший в прошлом году? Нет, просто похожий.

Он стоял посреди узкой асфальтированной вечерней дороги, дрожал всем телом и не знал, как такими трясущимися руками можно достать пачку сигарет из кармана.

Попытался успокоиться.

Как?

Огляделся.

С правой стороны распластался, словно старая шлюха, бывший сад. Грязный, старый, страшный, таивший в себе такие воспоминания и такое количество насилия, что только от трети всего случившегося здесь перехватывало дыхание. А случалось это, как обычно, во всех подробностях, и по-прежнему стройные берёзы цвета зебр смаковали в сладко-смолистых стволах самые кровавые детали.

Слева прятался за раскидистой веткой бирюзовой ивы маленький тихий дворик. Задворка даже, потому что ива росла как раз за́ двором. Упругая высокая трава под деревом, от которой в памяти всплывали глубокие и вкусные порезы на коленках. Осока. И торчащая из земли проржавевшая толстая железяка, с помощью которой можно было столько раз кого-нибудь убить…