Читать Депортация из Рая
Пролог.
Мужи, добившиеся превеликой доблести на собственном поприще и тем известившие о себе миру, уже одними своими деяниями всенепременно должны сохраниться в памяти потомков. Меж тем, люди всяческого рода незнатного или благородного происхождения, кои усердным трудом своим сотворили нечто выдающееся, обязаны бы, если они благородны и честны пред собой и Богом, своей рукою описать события собственной жизни, дабы при пересказе их славных поступков не вкрались в сказ об оных те недобросовестные оплошности, либо злокозненные коверкания, что всяким людям свойственные, а потому неизбежные. Посему, дабы сберечь добрую правду о себе самом и о моём премного почитаемом семействе, коего я родом, а первее всего, донести славу о высокоискусном и превосходном живописце, моём отце и Учителе, достославном мастере Якопо Робусти, сохранив её истинной, собираюсь я предать надёжность своего повествования словесами, запечатлёнными письменно. Затем и берусь выполнить сии записи в назидание потомкам своим, нынешним и только будущим, как и лучшим своим ученикам, дабы чрез внушаемое им послушание и искреннее трудолюбие приобщились те к тайнам художественного мастерства и постигли все его великие премудрости.
Поныне, в свои шестьдесят четыре года, дряхлея в сединах, пусть и сохранил я прежнюю силу рук и навыки, однако утратил их верность, а хуже и досаднее того, стал лишаться прежней зоркости стареющих глаз. Ставшее неверным зрение моё приобрело свойство избирательности, оно по-прежнему ясно различает то, что расположено вдали, однако облик предметов, расположенных вблизи, стал расплываться и удваиваться, тем утратив прежнюю резкость. У мастера Джироламо Каваллетти, чья мастерская находится в доме на Виа Кастелло, у церкви Святого Мартина, что у городского арсенала, известного всей Венеции мастерством своим по изготовлению зеркал, обработке вещиц хрустальных, так и литьём стекла и шлифованием его, справил я особый глазной инструмент; видел я прежде те новомодные стёкла на других, только относился к тем зрительным линзам скептически. Сначала показал он мне ту вещицу, lapides ad legendum1, и, примерив оную, моему первоначальному удивлению, а после того восхищению не было пределов. Тогда, по моему заказу, справил он для меня ту превосходную раздвижную оправу вроде гнутой рогатки, что держать следует у переносицы, изготовил в ней отверстия и мастерски вставил в неё чудные стёкла. Уплатил за эту распрекрасную работу значительную сумму, равную одному дукату и восьми сольдо, однако не пожалел о потраченных деньгах, ибо превеликая польза от того инструмента. Пусть оказались мало удобны и пригодны те стёкла для прежнего занятия красочной живописью по холстине, меж тем вполне годятся оные для чтения самого мелкого письма, рисунка серебряным карандашом, гравировки офортов, резьбы ксилографии, а более всего подходящи, дабы выполнить писание пером по бумаге. Может, из-за невозможности заниматься любимым живописным поприщем, потому и принялся я сделать памятные записи, дабы составить тем своё правдивое жизнеописание.
Знатность рода и прочие достоинства привносят не много мирского суеславия, каковое имеет многоразличные начала, однако для тех, кто добился признания на стезе своего мастерства, не эти сословные привилегии, приобретённые одним только происхождением, имеют первостепенность. Самоважнейшее, о чём считаю необходимым поведать я другим, есть то обстоятельство, что если человек ведёт род свой от людей доблестных и древнейших, не то важно, что досталось тебе от предков твоих по наследованию, пусть и благородного рода; а то, чего ты достиг сам, и происхождение, пусть и незнатное, не должно являться помехой, дабы чтить род свой. Кличут меня Андреа Донато Робусти, сын высокоискусного и превосходительного мастера Якопо, сына Карло Робусти Комина, сына Кристофано Робусти Комина; мать моя – мадонна Фаустина де Вескови, дочь Стефано де Вескови, сына Пьеро де Вескови, сына Николо де Вескови, стародавнего знатного рода и благородного происхождения.