Читать Инженер. Часть 8. Рабочий чертеж

Это можно было назвать экскурсией – богатый турист, мучаемый бездельем и любопытством, убивает время между легким завтраком и комфортабельным обедом, знакомясь с особенностями местного производства хлеба.

Хотя какого еще хлеба?! Далекие предки аборигенов явились на планету во всеоружии: козы, овцы, какая-то волосатая разновидность крупного рогатого, полосатые хрюшки, вот только злаков не завезли. Они, правда, растили нечто похожее на ячмень. Наверное. Наверное – не потому, что сами они называли это растение «кора» и оно, ясен пень, должно было измениться за тысячи лет, а потому, что из туриста ботаник – как из московского айтишника оленевод. Кора эта почиталась священным растением, использовалась главным образом в производстве какого-то ритуального напитка, росла в местных условиях неохотно и не везде. Ели же аборигены деревья.

Опять двадцать пять! Какие деревья?! Местная флора, если ее вообще можно так назвать, только внешне напоминала земные растения. Как правило, над почвой возвышались лишь поверхностные части большого организма, отчего леса с высоты напоминали лоскутные одеяла – пересечение разных видов на одном участке было редкостью и, вероятно, объяснялось сложной структурой симбиоза. То ли из-за более низкой по сравнению с Землей гравитацией, то ли еще по каким причинам, деревья – назовем их все же так – достигали впечатляющих размеров. Съедобный бамбук, как я обозвал про себя этот хлебный вид, редко когда бывал ниже двадцати метров. Разумеется, с земным его роднил лишь характерный облик сегментированного ствола, увенчанного в верхней трети легкими пушистыми отростками, охотно отзывавшимися шевелением на малейшее дуновение ветра.

Обширные участки этого вида покрывали невысокие холмы юга, сбегавшие к теплому океану. Никто его не разводил, он рос в совершенно диком состоянии. Мелкие реки, сбегавшие с тех холмов, никогда не знали величия Дона, сразу отдавая всю свою влагу морю и попутно неся к побережью узкие и длинные плоты, собранные местными лесорубами из обрубков стволов неземного растения. В многочисленных артелях на берегу бревна собирали, окончательно разделывали, избавляя от толстой и прочной кожуры, и отправляли полученные субпродукты морем на север.

Основную площадь территории хлебозавода, расположенного недалеко от Арракиса, занимали бесконечные ряды стеллажей, на которых прямо под открытым небом сушились эти полуфабрикаты. Рядом со мной возвышалось одно из таких сооружений, плотно забитое своеобразными дровами. Я похлопал ладонью по светло-бежевому длинному полену полуметрового диаметра. В свежем состоянии сердцевина хлебного бамбука напоминала настоящую древесину, только без сучков и годовых колец. Вроде мягкая, слегка прохладная на ощупь, она категорически не поддавалась моим попыткам поцарапать поверхность ногтем. С другой стороны неширокого тенистого прохода, где я прятался от палящего светила, лежало сырье, уже достигшее должной спелости. Изначально красивые светлые цилиндры скукожились, растрескались, посерели и легко крошились под пальцами, пачкая мелкой пылью. Пара рабочих неподалеку собирала их, загружая в глубокую телегу на высоких колесах. Молодой улыбчивый парень, весь с ног до головы покрытый пылью, стоя на спицах колеса, лупил деревянным, по виду тяжелым молотом по каждому полену, которые сноровисто подавал напарник. Хрупкие дрова трещали, ломались и осыпались в емкое нутро шуршащими бесформенными кусками. Я поспешил уйти подальше от пыльного облака, сопровождавшего движение нехитрого транспорта. Быстро дошел до широкого прохода, разрезавшего бесконечные ряды стеллажей, огляделся ориентируясь и споткнулся взглядом о далекую фигурку пожилой скелле. Та, не скрываясь, рассматривала меня.