1. Магия числ или Вместо предисловия
99
Nine-nine
Nein-nein
Простая цепочка ассоциаций
Идея этой книги пришла ко мне совершенно неожиданно. Хотя, не стану отрицать – подобные мысли давно витали в моей голове.
Как-то так принято (испокон веков, заметьте), что начинать писать автобиографическую книгу надо, будучи уже известным, сложившимся автором в преклонном возрасте, засветившись лауреатом тех или иных премий, повидав мир и не только, вкусив от жизни прелестей и гадостей в равной мере, с тем прицелом, что издадут ее, скорее всего, уже после того, как сам имярек (не укладываясь в безенчуковской классификации) склеит ласты. Мол, какой интерес в автобиографии какого-нибудь Васи Пупкина… То ли дело какой-нибудь Олдос Хаскли, неоднократный и всеми признанный… Да к тому же личность неоднозначная, одиозная и таинственная…
Однако ж, случилось так, что Олдос Хаксли (неоднократный и всеми признанный) ушатал себя вредными привычками и моральными терзаниями гораздо раньше, чем ему вообще в голову пришла эта мыслишка – мемуары писать… Иные себя не ушатывали… Иные себя выпиливали – методично, на протяжении всей своей яркой, но короткой жизни, или же сразу, в ходе молниеносной, одноразовой, как правило, успешной акции…
А что касается рядового, ничем не привлекающего к себе внимания Васи Пупкина, то не стоит его так уж недооценивать, ведь в его жизни может быть полно достойных упоминания моментов, если он, конечно, настоящий Вася Пупкин…
Аааа, испугались?! Подумали, будет сейчас автор своими сыпать детскими травмами, мамиными люлями, испачканными в дерьме ручонками и юношеским онанизмом? А потом несчастными любовями, экзистенциальным кризисом и тотальной фрустрацией?
Хммм… А это мысль, знаете ли… Соблазнительно, ах, как соблазнительно. Как из компоста конфетку сделать…
Но, положа руку на сердце, дело вовсе не в этом. А дело, как раз-таки, совершенно в другом.
Я не помню момента своего рождения… Совсем. Скорее всего, этого не помнит никто. Таков защитный механизм.
Вспомнить весь этот ужас падения с полубожественного утробного существования до состояния червяка, который, кроме, как ходить под себя, ничего сам не может… Это чревато.
Самые ранние воспоминания – о том, как я шел по залитой солнцем улице и блаженно щурился, а какая-то девочка (наверное, самая умная), кричала мне:
– Ты чего там улыбаешься?!
И о том, что в детском саду у меня была подружка, и когда ее поставили в угол (за то, что лазила по пожарной лестнице), я тайком от воспитателей таскал ей игрушки.
И о том, как один раз мне на спину запрыгнул один противный мальчишка, но это нисколько не нарушило моей тотальной нирваны, потому что я видел, как из-за угла уже поворачивает мой папа, а я верил, что уж он-то с этим как-нибудь разберется…
А сегодня я – не больной, и в общем-то, не старый, совершенно не знаю, что делать.
Потому, что в жизни ничегошеньки не понимаю. Я ее, оказывается, не видел… И, что самое обидное, даже не начинал.
И я бы боролся, если бы мне кто-нибудь авторитетный сказал, с кем.
И искал бы, если бы знал, где.
И обязательно нашел бы, если бы понял, что.
А уж если бы кто-то пришел и сказал: «Эй, сдавайся!», я бы ему обязательно ответил: «Русские не сдаются!». Да вот только не приходит никто…