– Слышишь?
– Нет.
– Плачет кто-то.
– За окном только ветер завывает, может с калитки снова крючок слетел, вот её и мотыляет, – вполголоса проговорила подруга, тоже прислушиваясь.
– Нет, калитка скрипит, а из сада доносится то ли мяуканье, то ли плач ребёнка, – возразила, поднимаясь со старого, местами протёртого кресла.
– И ты собралась идти туда? – с недоумением пробормотала Наташка, тоже поднимаясь за мной следом, – там дождина такой зарядил и ночь уже на дворе.
– Ты можешь не ходить за мной.
– Ага, так я тебя и отпустила из дома одну, – фыркнула подружка, предостерегающе добавив, – бабка Соня на днях говорила, что в этой деревне лет сто назад жила страшная ведьма, которая завидовала юным девушкам и выпивала из них жизнь, чтобы омолодиться.
– Кхм… – подавилась смешком, надевая галоши, – ты себя к молодым приписываешь?
– Конечно, всего-то сорок годиков, я может, ещё замуж хочу выйти, чтобы платье белое и принц на коне, – заявила Наташа, накидывая куртку.
– Угу, а Димку куда денешь? Он, между прочим, тебя уже более двадцати лет терпит, – рассмеялась я, запахиваясь в куртку поплотней.
– Так, за за него и выйду, тем более выбора у него всё равно нет.
– Я просто восхищаюсь твоим мужем, как он терпит тебя такую.
– Мучается и терпит, – хмыкнула егоза, тут же вздрогнув от пронизывающего ветра, который чуть не сдул нас назад в дом моей бабули, – что так холодно-то? Ведь июль месяц на дворе, может и правда ведьма бушует.
– Ты бы поменьше слушала эту бабку Соню, сколько себя помню, всегда сказки рассказывала. Я часто у бабули гостила и ни разу здесь ведьм не встречала.
– Так, ты ты ж сама ведьма, – заливисто рассмеялась Наташка, – нельзя в сорок выглядеть на двадцать.
– Ага, ещё скажи на пятнадцать, – усмехнулась я, резко остановившись, – опять, слышишь?
– Да, кажется, оттуда звук идёт, но на плач не похоже.
– В том углу, кроме старой берёзы и нет ничего, – пробурчала я, чувствуя, что куртка нисколько не помогла укрыться от дождя.
– Этот та, что давно высохла? Ты её до сих пор не спилила.
– Жалко, – неопределённо пожала плечами, будто Наташка могла увидеть, меня в этой кромешной мгле, – там столик со скамейкой ещё стоит, мы с бабулей и мамой частенько чаёвничали под ней.
– Угу, лет нцать назад… слышишь, громче, кажись стало.
– Да, немного пройти осталось, за яблоней та берёзка, – подтвердила, пробираясь через заросли кустов малины, выругалась, – колючая паразитка.
– И высокая, щеку разодрала дрянь такая.
У некогда раскидистой берёзы мы ненадолго замерли и не дышали, пытаясь расслышать сквозь шум дождя и завывание ветра тот самый плач, который так не давал мне покоя. Но шло время, а от берёзы, кроме стона покачивающих на ветру сухих веток ничего не доносилось.
– Пошли, если и был здесь кот, то уже сбежал, услышав наше приближение.
– Да наверное, – рассеянно проговорила, нехотя поворачиваясь спиной к дереву.
– Нет, не сбежал, – сердито буркнула Наташка, резко остановившись, она задрала голову, рыкнула, – и где ты мелочь прячешься?
– Вот он. Видишь серое пятно у самой макушки.
– Лестница есть?
– В сарае.
– Нет, до него ещё дойти надо, – заворчала подруга, – ладно я лезу, а ты меня за зад придерживай.
– Ага, конечно, – возразила, выбирая, за что бы ловчее ухватится, – уж прости, но я тебя не удержу.