ГЛАВА 1
— Ну прекрати уже упираться, поехали!
— Николь, отвали.
— Пожалуйста!
— Нет!
Николь устало вздохнула, откинулась на спинку кресла и уставилась в потолок. Я демонстративно посмотрела на часы у себя на руке.
— Не делай вид, что тебе куда-то надо.
— Вообще-то… — я возразила и подняла руку, но Николь лишь отмахнулась.
Закатив глаза, я поднялась с дивана и подошла к барной стойке. Перегнувшись через неё, достала стакан и бутылку виски.
— Ты не можешь вечно сидеть в своей шикарной квартире и пить.
Я усмехнулась.
— Конечно, могу, — я выдохнула и залпом выпила полстакана. — Будешь?
— Буду. Не хочу, чтобы ты пила в одиночестве.
— Так говоришь, как будто это что-то плохое.
Я взяла ещё один стакан, подошла к журнальному столику между двумя креслами и поставила на него бутылку. Николь тонкими пальцами с аккуратным маникюром достала сигарету из пачки и закурила. Она откинула свои длинные тёмно-медные волосы назад. Краем глаза я наблюдала за ней, покручивая стакан в руке.
Николь всегда была красива: высокая, тоненькая, с шикарными ногами и лебединой шеей. Её фарфоровую кожу украшали веснушки, и из-за этого она всегда выглядела моложе своих лет. Огромные зелёные глаза создавали иллюзию беззащитности и ранимости, но Николь была далеко не из робкого десятка.
Мы подружились в школе-интернате. Меня туда отправила сумасшедшая религиозная мать, потому что “не хотела иметь ничего общего с дочерью, одержимой демонами”. Николь отдали в интернат родители, постоянно разъезжающие по миру: её отец — музыкант, а мать — менеджер его группы. Стоит ли говорить, что куда больше дочери их интересовал алкоголь и наркотики. Если бы моя мать знала, что родители Николь вовсе не образцовые католики, то запретила бы с ней не то, что дружить, но и находиться в одном помещении. К счастью, она не умела пользоваться интернетом, чтобы навести справки о родственниках моей лучшей и единственной подруги.
Я всегда удивлялась, что Николь, несмотря на образ жизни своих родителей, выросла “нормальной”. За нашу многолетнюю дружбу я лишь один раз видела её с косяком в руке и всего пару раз жутко пьяной. К сожалению, Николь не смогла бы сказать такого обо мне.
Меня никогда не интересовали наркотики, чего, конечно, нельзя было сказать об алкоголе. Мне было 4 года, когда я осталась дома одна, и обнаружила у своей святой матери в шкафу сливочный ликёр. Тогда мне хватило и пары глотков, чтобы понять одну важную вещь: эта странная жидкость, обжигающая все внутренности, делает меня счастливее. Мать догадалась, что со мной что-то не так, когда вернулась домой и застукала свою дочь танцующей на диване под Modern Talking. Спустя четырнадцать лет, когда Николь впервые отвозила меня в рехаб, мать призналась, что никогда не видела меня такой счастливой, как в тот день. “Счастливее я буду только на твоих похоронах”. Вот что я ей ответила. Иногда, когда я вспоминаю это, мне стыдно, но потом вспоминаю, какой сумасшедшей сукой она была, и стыд мгновенно исчезает.
— Ева, выслушай меня ещё раз, — Николь потушила сигарету в пепельнице. Я мотнула головой, словно выныривая из воспоминаний. — Давай хотя бы попробуем. Ты сможешь уехать в любое время.
— Мне не придётся уезжать в любое время, если я не поеду вообще.