Каждый раз, когда мы видимся, в твоих глазах отражаются звёзды, и ты танцуешь.
Под песни из плейлистов на YouTube, под открытый с помощью VPN Spotify, под Call me Karizma, Nirvana, Дурной вкус и Перемотку, ты скачешь по моей – нашей? – квартире, смеёшься и носишься туда-сюда, оставляя за собой, словно хвост кометы, длинные чёрные волосы, блеск твоих голубых глаз солнечными зайчиками отскакивает от стен спальни. Мама в экспедиции на полгода, а мы – предоставлены сами себе.
К тому времени, как я сажусь завтракать, ты уже убегаешь. Тебе светлые шестнадцать, мне – лиловые семнадцать, мы влюблены, мы амбициозны. Я доедаю овсянку с черникой и иду расчёсываться в ванную.
В этот момент тебя уже словно никогда и не было.
Двухкомнатная пустеет, наполняется тишиной так плотно, будто шарик, заполненный гелием, и на мгновение мне становится тяжело дышать из-за возникающего давления.
Выхожу в коридор. Смотрю на дверь. Запертую. Усиленно пытаюсь вспомнить, когда дал тебе ключи – не нахожу в голове ничего. Выдыхаю и понимаю, что замёрз.
Курить на балконе – плохая привычка, которую ты во мне ненавидишь. Прищурив и так узкие глаза (которые ты во мне, почему-то, обожаешь), стою в двенадцати этажах над землёй и смотрю на бледно-жёлтые поля, простирающиеся вдаль. Там, за горизонтом, виднеется озеро, на которое так необыкновенно любил сбегать с одноклассниками и так сильно напоминавшее цветом твой взгляд.
Будильник кричит, что уже семь тридцать, что пора вставать, а я, подойдя, затыкаю его и наспех одеваюсь.
Пока ты печёшься об ОГЭ, мне через год ЕГЭ сдавать.
Какие мы с тобой ужасно взрослые.
Сигарет всё больше к окончанию лета. Ты, кажется, ненавидеть начинаешь не только их.
В августе плачешь так же часто, как льёт дождь: и погода, и твоё настроение превратились в сплошное серое море, глубокое и, думается, бездонное, а после шторма каждый раз наступают жара и засуха. Твой отец, как мы оба считаем, пусть никогда не вернётся; твоя младшая сестра, родившаяся совсем недавно, пускай быстрее взрослеет; школа пусть скорее закончится.
У нас с тобой разница в год («Целый год!» – промелькивает у меня в мыслях и растворяется тут же), а чувство появилось, будто нас разделил океан.
По утрам ты не танцуешь больше – плачешь: под Lana Del Rey, Oh Wonder и чудесную Рианну. Утро теперь начинается не с твоей радости и моих сигарет после завтрака, а под твои всхлипы.
И, как заведено, после того, как я доедаю свою овсянку с грёбаными абрикосами, ты вновь исчезаешь. Из утешения я успел оставить только поцелуй у тебя в волосах, постриженных кривовато почти до самого подбородка.
Я сдал экзамены. В сентябре уезжаю в Самару учиться.
Ты останешься здесь.
Знаешь, в первые заморозки я ощутил тоску по дому необычайно сильно.
Приехав сюда два дня назад, по утрам я думал что всё вернётся на круги своя: и танцы (плач) по утрам, и овсянка с черникой (абрикосом проклятым), и сигареты, и исчезновения твои незадолго до звонка будильника. Но ничего нет.
Тебе сейчас, должно быть, лиловые семнадцать. Мне же – внезапно – светлые восемнадцать.
Я побывал в театре впервые неделю назад. Полуторачасовой спектакль об Онегине мне понравился меньше, чем если бы мы на нём были вместе с тобой. Но я не позвал тебя – застеснялся, побоялся, нашёл отговорки не писать и не искать тебя.