⇚ На страницу книги

Читать Шолохов. Незаконный

Шрифт
Интервал


Благодарю за огромную помощь, оказанную мне в работе:

– внука писателя Александра Михайловича Шолохова, когда-то предложившего мне взяться за этот труд и тем самым оказавшего автору великое доверие;

– дочь писателя Светлану Михайловну Шолохову, несказанно поразившую меня, о чём подробнее будет сказано ниже;

– литературоведа Юрия Александровича Дворяшина, давшего мне многие дельные советы.

Посвящаю эту книгу памяти:

– Валентина Фёдоровича Юркина, многолетнего руководителя «Молодой гвардии», крепкого и жизнелюбивого советского человека;

– Андрея Витальевича Петрова, главного редактора издательства, добрейшего мужика, с которым мы договорились сделать эту книгу, но результата он уже не увидел;

– Родиона Владимировича Графа-Сафонова, моего друга и сослуживца, многократно перечитывавшего любимого своего писателя Шолохова и погибшего в мае 2022-го в боях за русскую землю.



© Прилепин З., 2023

© Государственный музей истории российской литературы имени В. И. Даля, 2023

© ФГБУК «Государственный музей-заповедник М. А. Шолохова», 2023

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2023

Глава первая

Казак Кузнецов

* * *

Шолохова часто вспоминают так. Красивый, спокойный человек с удивительными – внимательными и будто улыбающимися чему-то – глазами слушает.

Все высказываются, спорят, перекрикивают друг друга, – а он в уголке присел и молчит.

Если и скажет, то каждое слово выложит бережно.

И слово покатится по столу как пасхальное яичко.

Прокручиваешь его жизнь – к началу или к закату – схожая картина.

Совсем ребёнок, босоногий казачок, стоит возле кружка хуторских стариков, не откликается на призыв сверстников продолжить игру: вслушивается. Только жилка на виске пульсирует.

Мать поёт песни – малоросские, казачьи, русские, – немеет, вникая; помнит почти каждую наизусть. Насыщается песнями, как солнцем и ветром.

К отцу наезжают знакомые: тулится возле, наблюдая явившихся – мещан, купцов, крестьян, казаков; ребёнка снедает неизъяснимое любопытство.

Темнеет уже – и вдруг отец, оборачиваясь, чтоб окликнуть жену, видит поразительные, из потусторонья взирающие глаза единственного сына.

«Сынок, и ты здесь?»

Тот еле заметно кивает; отвечает шёпотом, утвердительно: здесь.

Он был здесь всё это время, не мешал, не дышал.

Казаки на покосе, статные казачки у Чира или Дона, ребятня на рыбалке, гомон, ругань, шутки – всё липло к нему.

Сознание его было – пчелиные соты.

Едва ли явственный переизбыток этого любопытства был осознан им самим. Он не догадывался о предназначении своей памяти.

Собрались в одном курене старый и юный, белый и красный, чистый и чёрный – для общей исповеди.

Он всё запомнил.

Не свои страсти и метания – а саму жизнь, как она есть.

Ничего не забыл; спрятал в сердце, – как ребёнок прячет самую удивительную находку и несёт в ладони к отцу.

Пётр Луговой, ближайший шолоховский товарищ в тридцатые, так рассказывал: «Встречаясь с людьми, беседуя с ними… Шолохов ничего не записывал. Он всё это запоминал в точности…. Шолохов называл фамилии, имена, отчества людей, с которыми говорил, с которыми встречался… приводил многочисленные факты… описывал лица людей, которых видел, лица девушек, платки, которыми они были покрыты, их цвет и качество».