Читать Стихотворения Владислава Горчакова

Признак разумности всякого явления есть его необходимость, тогда как, наоборот, признак бессмысленности всякого явления есть его случайность. Закон этот всего разительнее выказывается в произведениях ума и творчества человеческого. Вы читаете роман Вальтер Скотта, знаете, что это вымысел, что ничего этого не было; но между тем принимаете в рассказанном событии такое живое участие, как будто бы оно связано с собственною вашею жизнию; вы любите его героев или ненавидите их, как будто бы они вам знакомы, будто бы вы их видели, знаете их в лицо; прочтя роман, вы продолжаете его в своей фантазии, думая, что сталось с тем и другим лицом, как начало после того жить то и другое лицо. Отчего это? – оттого, что тут все необходимо, то есть что все события вытекают из индивидуальностей действующих лиц, их личностей и характеров, всей их непосредственности, и из взаимных их положений и отношений друг к другу; оттого что автор не положил тут ни одной случайной черты, ни одного произвольного штриха, которые можно было бы выскоблить без ущерба и искажения целого; но все его черты, до малейшего штриха, необходимы, следовательно разумны, а потому неизменимы и незаменимы. Но не таковы некоторые петербургские и московские романы: и в них, по-видимому, все естественно, все оправдывается известными и достаточными причинами; но вы, назло собственному рассудку и самим себе, как-то не признаете очевидности этих причин; но вас оскорбляет самая простота и естественность этих событий, которые, по прочтении, смутно, хаотически бродят в вашей памяти, как несвязные отрывки какого-то тяжелого и нескладного сна[1], которого вы не можете себе ясно припомнить, как ни сильтесь. Отчего это? – оттого, что все эти события произошли и явились сами по себе, без всякого соотношения к действующим лицам, без всякой зависимости от них, и это опять не случайно, а по причине, потому что эти действующие лица не суть субъективные определения, возникшие из зерна самой в себе замкнутой (чтоб не сказать немецким словом – конкретной) мысли, носящие в самих себе, а не вне себя свою необходимость или разумность, но безличные призраки, слепленные чрез внешнее слепление отвлеченных признаков, и потому чисто случайные и произвольные. Точно так же, посмотрите: вот стихи; они просты, как обыкновенная разговорная речь, чужды пестроты и яркости цветов и красок; но вы невольно останавливаетесь над ними; но вы навсегда знаете их, если раз узнали, и иногда, прочтя нечаянно и без внимания, вспоминаете и помните их уже после прочтения, к собственному своему удивлению: значит, что в них все необходимо, что в них один стих ведет за собою другой и что не рифма, а внутренняя, невидимая связь с первыми стихами условливает последние; не зная второй строфы, вы узнаете ее, когда прочтете, как будто бы прежде знали ее, и вы безошибочно сами угадываете, что вот этим стихом оканчивается вся пьеса. Напротив, у иного поэта стих и гладок, и звучен, и громок, образы поразительны своею новостию и смелостию, мысль основная ярка и цветиста, а между тем вам не хочется прочесть этих стихов, которыми вы, при первом чтении, может быть, восхищались; даже и не переставая удивляться им, вы никак не можете удержать их в памяти, а если и достигаете этого, то усилием, и притом так, что беспрестанно забываете; вам все кажется, что чего-то недостает в них; несмотря на их высокое, по вашему мнению, достоинство, в них есть что-то странное: это