⇚ На страницу книги

Читать Цветы музы. Сочинение Александра Градцева

Шрифт
Интервал

Несмотря на неблагоприятное время для поэзии, несмотря на то, что теперь почти совсем не читают стихов, – новые поэты не перестают являться, нежданные, непрошеные, а новые стихотворения так и плодятся, словно грибы после дождя. Давно ли вышли стихотворения г. Бочарова;[1] давно ли восхищались мы поэмою г. Молчанова «Повесть Ангелина»[2] – и вот являются «Цветы музы» г. Градцева… Но это еще не все: сколько надежд впереди, сладостных надежд! Сын природы, Федот Кузмичев, приготовил «Поэму в 14 песнях» и – почему же не надеяться! – может быть, скоро потянутся, одно за другим, собрания стихотворений поэтов «Библиотеки для чтения» и покойной «Галатеи» – гг. Кропоткина, Щеткина, Степанова, Зотова, Чужбинского, Третьякова, Чернецкого, Скачкова, Соколова, Волкова, г-ж Шаховой, Падерной и иных… Прекрасные стихотворения гг. Сушкова, Бахтурина, Быстроглазова давно уже изданы и, сделав свое дело, то есть доставив публике большое удовольствие, покоятся в кладовых – сих Елисейских полях умерших стихов и прозы… Но обратимся к «Цветам музы» г. Градцева. Надо признаться, что эти цветы не совсем красивы и ароматны; но в этом виновата не муза г. Градцева, а типография г. Иогансона, на бесплодной почве которой возросли они… Проницательные читатели поймут, что мы говорим о внешнем безобразии «Цветов» г. Градцева; что же до внутреннего – о нем сейчас будет речь.

Снарядили корабль – громадный; он недвижим стоит у морской бездны, и по влажной и бурной степи летит взором, как сокол, – а сам думает: «О, гремучие волны! недолго мне стоять; спущусь я тяжелою пятою к вам на хладную грудь, как гений раздора…»

Мне небо отвагу и силу дало
Носиться над бурною глубью;
Разрежу я ваше седое чело
Своею широкою грудью!

Теперь, читатели, мы вам самим предоставляем приятный и полезный труд отыскать единство образности в смелых и «цветистых» тропах музы г. Градцева: сперва корабль грозит волнам спуститься тяжелою пятою на их (или, как выражается муза г. Градцева, к ним) хладную грудь; а потом хочет своею широкою грудью резать их седое чело; из этого сбивчивого обстоятельства очень естественно вытекает вопрос о фигуре корабля, то есть о том, где у него грудь и где ноги, или «пята»; и потом о фигуре волн, то есть где у них «седое чело» и где «хладная грудь»… Не сознавая себя в силах решить такой мудреный вопрос, будем продолжать историю корабля и волн. Погрозивши волнам, наш корабль, «одетый величьем и с пламем в очах», торжественно погрузился в воды ме(ѣ)дной пятой, «всклубляя свой флаг распущенный»; волны осердились – и давай бросаться ему на грудь; но «бегун морей» не струсил – он начал работать и грудью и пятою: грудью он дерется, а пятой «смял волны». Волны, видя, что плохо дело, что дракой ничего не возьмешь, очень хитро придумали испугать «бегуна морей» дикими, напыщенными стихами: «Ты-де, – говорят они, – быстрой и упорной встречей разрушал наше восстание (чудная мысль, смелый оборот!) и исторгал из нас рыданья; но не гордись своею стальною грудью – ты р у к о т в о р н о с т ь человека, ты духом тленья отягчен; а мы (то есть волны) созданы от века, к нам недоступен смертный сон; беги же вон из моря». Но корабль себе на уме: его не надуешь плохими и бессмысленными стихами – ведь он и сам мастер кропать их. «Врете вы», – крикнул он на них —