Читать Огонь в твоих глазах

А что, если всё-таки есть смысл?

Я ещё помню наш старенький домик, куда мы с мамой переехали после смерти отца, помню всё до мелочей – каждую незначительную деталь, каждый уголок и вид из каждого окна – так ясно, словно я нахожусь в нём прямо сейчас. И ненавижу себя за то, что никак не могу забыть.

Я очнулась здесь. Проснулась в залитой солнечным светом комнате и, резко распахнув глаза, словно только что вынырнула из страшного сна, уставилась на табло электронных часов на прикроватной тумбочке. Семь часов, двадцать три минуты. Я помню этот день, словно это было вчера. Думала, что проснулась от страшного сна, а оказалось, что не было ничего, страшнее моей реальности.

Семь часов, двадцать четыре минуты. Приподнявшись на локтях, я оглядела комнату – мой крошечный личный уголок. По сердцу словно прошлись наждачной бумагой. Я свесила ноги с кровати и ступила на промёрзший от ледяного ветра пол. Отощавшее тело совершенно не слушалось, ноги отказывались держать, а голова казалась такой тяжёлой… Как я умудрилась так себя запустить?

Смерть Тома убила во мне нечто важное, что чудом устояло тогда, несколько лет назад, после смерти отца и пожара в нашем старом доме. Я отказывалась существовать в этой реальности, которая так безжалостно забирала у меня всех, кому я отдавала своё сердце целиком. И, поглощённая жалостью к себе, совершенно не замечала того, что потеряла ещё не всех.

Мама всё это время заботилась обо мне, незаметно подкармливала витаминами, чтобы я совсем не загнулась, пыталась вызывать психолога – что оказалось бесполезным. Она поддерживала меня, как могла, беседовала со мной вечерами, и даже когда я запиралась в комнате и переставала ей отвечать, мама не уходила, а садилась под дверью и вела долгие диалоги с молчаливым призраком – тем, что осталось от её дочери. Она и не думала сдаваться. Только я абсолютно этого не ценила.

Ещё и этот чёртов Николас – тот ещё кретин. Я не общалась с ним, – вот ещё! – я просто знала, что он плохой человек. Таких издалека видно и хочется сломать им лицо. Вот и мне хотелось. Поэтому я не высовывалась, стараясь как можно реже с ним пересекаться. А он и не пытался наладить контакт, забил на меня сразу же, да ещё и маму пытался убедить, что я уже мертва для этого мира. Я и сама так считала, но его слова меня злили, особенно потому, что они заставляли страдать мою маму. Николас не имел права говорить такие вещи. Он вообще не имел права появляться здесь и вторгаться в нашу маленькую семью.

Мама не сдавалась. И этим утром она встала пораньше и приготовила для меня – в мой чуткий сон вежливо постучался запах блинчиков. Этим утром я проснулась от солнечных лучей, паливших мне в лицо из распахнутого окна и, поднявшись на ослабевшие ноги, я выглянула на улицу. И, наверное, впервые за последние несколько недель вдруг почувствовала себя чуточку живой.

«Пока я ещё жива и у меня есть человек, который любит меня. А значит я попробую, я очень постараюсь быть такой, как прежде.»

Так я тогда решила. Твёрдо решила.

Поковыляла к двери, ведомая ароматом свежих блинов и радуясь откуда-то взявшемуся аппетиту, повернула ручку. И услышала ужасающий взрыв. Согнувшись и едва устояв на ногах от этого грохота, я отскочила в угол и зажала уши. Не знаю, сколько я так простояла, зажмурившись и трясясь от испуга, но когда очнулась от этого забытья, то услышала треск. Треск повсюду. Треск и удушающий жар.