Дуэт для скрипки и альта
Полонез Огинского
Старенькое пианино в кабинете, заставленном книгами. Высокий круглый стул-вертушка. Когда папы днём нет дома, я тихонько пробираюсь к стулу, сажусь на него и кручусь, кручусь – вверх-вниз, вверх-вниз. Вечером папа приходит, садится в большое кожаное кресло и что-то пишет перьевой ручкой в толстой тетради. «Папа работает», – говорит мама. – «К нему нельзя». Я подхожу к двери и поворачиваю ручку, она скрипит. Папа кричит:
– Кто это?
Я молчу, но дверь открываю. Папа встаёт из-за стола, подходит ко мне, берёт на руки, потом сажает в своё кресло, открывает крышку пианино и наигрывает мелодию одной рукой. «Полонез Огинского», – поясняет он. Я думаю, кто такой Огинский, зачем ему полонез и почему музыка всегда грустная. Папа придвигает стул-вертушку, подкручивает под себя, садится, играет двумя руками. Музыка не становится веселее, она похожа на шум осеннего дождя, когда я стою у окна в детском садике и жду маму.
– Там-та-ра-ра-ра-рам-та-ра-рам… – Играй, папа, я прощаюсь с тонюсенькими косичками и неестественно большими синими бантами, завтра мы идём в парикмахерскую. Играй, папа, мы собираем вещи и уезжаем из старой квартиры, где в моей комнате за кроватью осталось нарисованное краской на обоях сердечко, а во дворе в лопухах зарыт секретик с цветными стёклышками. Играй, папа.
Мне двадцать два года и я выхожу замуж. Весёлая студенческая свадьба! Ленточки на стареньких «Жигулях», Грибоедовский ЗАГС, очередь из невест в платьях-близняшках, похожие на костюмы снежинок, серьёзные женихи в строгом тёмном курят на лестнице перед входом. Я в белом фраке, купленном у спекулянта за бешеные деньги и никакой фаты! Нам очень смешно – входим в зал, расписываемся в огромной книге, кольца, «вы можете поцеловать» и «объявляю Вас». Потом фотографироваться в Сокольниках, заехать в общагу Гнесинки, там ждут друзья! Мы входим в комнату, шампанское, конфеты, кто-то включает магнитофон.
– Там-та-ра-ра-ра-рам-та-ра-рам…
– Полонез Огинского, – бледнеет муж. – «прощание с Родиной». Муж – музыкант, он знает всё про Огинского.
– Да ладно тебе, – пытаюсь шутить. – С Родиной же, не с женой.
– Там-та-ра-ра-ра-рам-та-ра-рам… – Не выключайте магнитофон! Я успею подумать о стареньком расстроенном пианино, клавиши – натруженные пальцы, потрескавшийся лак на коричневой крышке. Его оставили в квартире, когда переезжали, полуразвалившийся хлам. Я вспомню любимый стул-вертушку в кабинете, заставленном книгами и папу, он наигрывает мелодию одной рукой.
Через десять лет в душном районном ЗАГСе мы подаём заявление на развод.
– Вы хорошо подумали?
Лето, жара, я остаюсь в пыльной Москве, он уезжает на гастроли. У нас нет детей, обязательств. Квартира благородно подарена, теперь друзья. У меня остался огромный мешок с фотографиями, старыми, плёночными. Он не захотел их брать, я понимаю, в новой жизни никому не нужно чужое бывшее счастье. Я сажусь в машину и включаю радио.
– Там-та-ра-ра-ра-рам-та-ра-рам… – Свадебное путешествие в Прибалтику, плотные волны белого песка, прибрежное кафе, крепкий коньяк и мороженое с тёртым шоколадом. – Пойдём купаться? – Смеёшься, там градусов пятнадцать!
Я открываю окно и закуриваю. Начинается дождь. Вспоминаю себя маленькую в детском садике. Я жду и жду маму. Она опаздывает.