В оформлении книги использованы рисунки Максима Знака, сделанные в камере предварительного заключения
© М. Знак, 2022
© «Время», 2022
* * *
От самого сердца с благодарностью:
Моей маме и маме моей мамы, которые настолько верили в меня, что у меня вдруг вышло стать собой.
Моему дедушке, который научил, что если делать – то по-большому; и дедушке, который вернулся, стал папой папы и научил меня играть в шахматы.
Моему папе, который вынужден нянчиться со мной повторно.
Моей сестре, ставшей моим голосом, более ярким, талантливым и искренним, чем мой собственный.
Моему сыну Алесю, который вынужден подменить меня в процессе своего воспитания,
И конечно, моей жене Надежде, моему Защитнику, которая когда-то не отказала в ЗАГСе, которой я слишком мало помогал, и которая в суде сражалась за меня так, что я впервые от счастья расплакался.
Эти бусинки эмоций, мгновения смысла в сплошной безнадежной серости, эти отголоски пусть грустных, но улыбок – конечно, для вас.
Он пришел с этапа и ушел в этап. Так все приходят и уходят. У него за спиной было девятнадцать весен, а впереди могло ждать восемь зим. Немало, но так было у многих. А еще он попал сюда незаслуженно – как все, как всегда.
Он еще не устал рассказывать о том, как несправедлив мир, о том, что все это – одна система, о том, как бессмысленно рассчитывать на оправдание. И, что удивительно, нашлись слушатели, которые сочувственно кивали, а иногда вставляли и свои такие же, тысячу раз рассказанные истории. Наверное, это успокаивало.
– На суде на что рассчитывать? Сколько запросит, столько и дадут, кто будет разбираться?
– Да не, почти всегда снижают, не гони.
– Может, и снижают, но несильно. Главное – не оправдают! Даже слушать не будут.
– Слушать не будут, но не будут и слышать. И не оправдают, конечно.
И тут он сказал что-то необычное:
– Но ничего! Я буду в международный суд подавать!
– В какой?
– У меня записано…
– Так скажи, в какой? Просто я юрист, мне казалось, что мы ничего не ратифицировали.
– Я так не помню. Мне строгач на этапе записывал, в какой суд обращаться. Сказал, что там решают. Пробовали – работает.
– Может, Гаага? Но мы не подписали… Или Страсбург? Хотя там тоже нет.
– Не, не эти. Там другое было.
– Ну, глянь. Может, и я напишу, раз верняк.
Он полез в кешер, долго там копался, перекладывая все, пока не нашел где-то в недрах обрывок бумаги. Между строками обвинения размашистым и корявым почерком были написаны два слова – суд, куда ему посоветовали обратиться: «Суд Линча».
Он пришел с допроса с таким лицом, что краше в гроб кладут.
– Че, еще эпизодов подкинули? Или челюсть перебили?
– Да не. Зуб болит. Разболелся и болит.
Это действительно было серьезно.
– Тут можно к зубному записаться?
– Можно-то можно, но ты подумай хорошо – может, лучше так?
– А что такое?
– Сам не был, но рассказывали, что им запрещено лечить – только рвут.
– Да бред это, – вступил в разговор еще один. – Лечат, хотя рвут чаще. Правда, когда лечат – не обезболивают.