⇚ На страницу книги

Читать Мизанабим

Шрифт
Интервал

«Не нравится нам смерть, но поневоле

актёры с ней играют в унисон»

– Р. М. Рильке


ЧАСТЬ I. Город боли и мостов

В начале было Море,

и Море было миром,

а Слово – душой.

ПЕРЕД ШТОРМОМ


«Не оглядывайся».

Она шагает по поросшим мхом каменным ступеням, что уводят дальше от берега, вглубь дремучего леса – в сердце острова Первого Огня. По обе стороны от тропы тянутся заросли тагавы: белые чашечки цветов качаются в такт её шагам, случайные прикосновения напоминают жгучие поцелуи. Листья папоротников, напротив, нежно трогают за плечи, гладят по макушке узкими ладонями, словно успокаивая: «не бойся, глупая, не дрожи паутинкой на ветру».

Нура сжимает кулаки. Страх сливается с восторгом и предвкушением неизвестного. Отчасти она знает, что ждёт в конце тропы: за первым испытанием последует второе, но каким оно будет – известно лишь болотной ведьме, хранительнице Очага, мао-роа'ни – «той, что живёт за рекой» и ведает людские судьбы.

Встречи с ней Нура боится больше всего, но страх нужно взращивать в себе – из семени в росток – и обращать во благо. Сегодня её шестнадцатый ханга-вир – оборот солнечного колеса, – а значит, она обретёт вторую душу и докажет, что достойна быть частью племени.

«Ни о чём не думай».

Она перешагивает через сплетения корней, похожие на змеиные кольца, и отводит от лица плети лианы. Босые пятки шлёпают по булыжникам; капли вечерней росы остаются на коже.

Чем дальше Нура уходит от стоянки Плавучего Дома, тем чаще бьётся сердце. Пути обратно нет.

Она ступает на верёвочный мост, и тот мягко качается, скрипит канатными петлями. Гнилая доска кусает за пятку, оставляя жало занозы. Ничего, приложит к ранке лист тагавы, когда вернётся.

Если вернётся.

Глубокий вдох. Что ей говорил Сатофи? Духи реки Мангароа слышат мысли, чуют страхи.

Она закрывает глаза, позволяя зрению перейти в кончики пальцев и босые стопы, которыми приятно ощущать объятия моря, но не промозглый утренний туман, оставляющий следы на коже.

Шаг вперёд.

«Ни о чём не думай».

Тихий плеск воды. Звук повторяется – теперь ближе, будто кто-то шагает к ней против течения, размеренно и неотвратимо, минуя острые камни на мелководье, протяжно вздыхая и исторгая запах застоявшейся тины.

В памяти проносятся наставления Сатофи, его глубокий голос и лучики морщин на тёмной, как ствол раку, коже. Он улыбается, говоря о том, что ждёт тринадцатую внучку за рекой, – так легко, будто речь идёт о чистке рыбы. Он всегда говорит о страхе с улыбкой и знает о нём больше прочих. Имя Саат-о-Фей на языке та-мери означает «сердце, в котором живёт ужас».

Нура крепче зажмуривается, сжимая ладони в кулаки.

Река в этом месте узкая: ей хватит двенадцати шагов, чтобы преодолеть мост и оказаться на другом берегу.

Раз, два, три…

Она не успевает понять, что произошло: чужие голоса и руки подхватывают её – уносят прочь от священной реки.

СТРАНИЦА ПЕРВАЯ. Рыбёшка


Лето в тот год умирало долго.

Цеплялось за жухлую траву, за острые края черепичных крыш, окунало солнце в лужи и качалось в гамаках из паутины. Оно хотело жить. Как и все в Клифе.

Простое желание.

Проще только воды принести.

– Тебя за смертью посылать – быстрее вернёшься, – бросает Сом, когда Ёршик приходит с полупустым ведром. Расплескал по дороге, причём половину на себя, рубаха мокрая. На русой макушке взъерошены вихры. Глаза двенадцатилетнего мальчишки – ни в чём не повинная синь.