Никто не знал, откуда взялся на Пайтыме Егор. В апрельский полдень он вышел из тёплого оттаивающего леса к озеру и постучал в ворота пайтымской спасательной станции. Залаял Чавач, загромыхал цепью, но, подлетев к воротам, вдруг умолк.
– Кто?! – крикнул начстанции Старорук, недовольный тем, что его отрывают от работы. Он бросил тряпку на дно перевёрнутой лодки и, вытирая руки о штаны, пошёл открывать.
На станции Иван Иванович Старорук жил один. Изредка у него останавливались приятели из местных небольших дельцов. По нескольку дней они проводили в обыкновенных развлечениях: рыбалке, охоте, а большей частью пьянстве. Станция держалась на них да на друге – начальнике местной ГИМС1, который хотя и не мог платить денег, по крайней мере оставлял всё как есть. Вопреки алкоголю и табаку сохранивший к своим сорока семи отличное здоровье, бывший водолаз-монтажник Иван Старорук нашёл свою счастливую жизнь, всецело ей отдавался и не любил посторонних.
Взглянув на отбежавшего от забора и как-то сжавшегося Чавача и двинув, чуть освобождая, загнанный в колоду топор, Иван Иваныч отодвинул длинный штырь засова и приоткрыл ворота.
– Ну? Ты кто? – спросил он у темноволосого парня лет двадцати трёх – двадцати четырёх, одетого в выцветшие какие-то стройотрядовские, советского времени, бежевые брюки и одинаковую с ними куртку поверх зимнего тельника.
– Я Егор. Хотел у вас пожить – пустите?
Иван Иваныч повёл бровью, сунул руки в карманы:
– С чего это?
– Мне бабушка в посёлке сказала, что можно у вас остановиться. Что домики есть у озера.
– Незнакомых я не беру. Ступай, – начальник станции собрался было закрыть ворота, но Егор вытянул вперёд руку. На его раскрытой ладони лежал небольшой мешочек.
– Заплачу. Надо здесь до осени пожить. Пустите?
Иван Иваныч пожевал губу, помедлил, раздумывая, не прогнать ли. Затем глянул сурово в глаза странному парню, взял мешочек, не сразу распутал завязки, раскрутил плотную ткань: внутри лежали золотые самородки.
– Это золото. Должно быть, не самое лучшее… Хватит столько? – Егор чистыми тёмно-карими глазами смотрел на начальника станции, не выказывая никакого стеснения или страха.
– Ты что? – снова впился в него глазами Старорук. – Это шутка какая-то? Я, брат, шуток не люблю.
Повисла пауза. Сзади зазвенела цепь: Чавач осторожно выглянул из конуры.
– Значит, не шутка?
Егор молча мотнул головой:
– Я честно говорю. Золото моё. Ещё помочь могу: рыба, дрова, стройка.
– Странно, – произнёс вслух Иван. Он закрутил мешочек обратно и раздумывал, что следует делать.
Старорук не был жадным до денег человеком, однако поселяя на своей территории какого-нибудь коммерсанта, не стеснялся сразу с него спросить. «На лебёдку, электричество, да избу вон там сложить», – прибавлял он, объясняя как бы, что берёт не с потолка. Теперь же приличные, кажется, деньги ему почти что навязывали. «Он понимает ли, сколько здесь, если золото настоящее?» – думал Иван Иваныч, прикидывая, откуда мог взяться такой странный человек: одежда Егора, современный на вид рюкзак, висевший за плечами, противоречили во всём самой ситуации, которая допускала, например, подозрительного старателя, а может быть, старца, невесть из какой глуши вылезшего, но только не молодого парня, похожего на туриста.