Птица
Я не овца, овчарка или волк.
Цепляться заурядными цитатами занудных форм.
Очерняя себе подобных, дробных на трое,
Неразличимых при выборе моральных норм.
Мы все как один похожи на наших творцов,
Как на подбор, нет таких как не я, хоть и прикрывают маской лицо.
Ведь стыдно признать, что со всеми лезешь в загон.
Мы все верим в добро и ждём лучшего.
Все тут будто Христа отпрыски.
Борьба со злом у нас – геройство,
Таких полно, они лишь ждут команды фас,
Но их геройство – ради награды, наигранный фарс.
Мы злы от зависти. Нам надо пол оборота, чтоб изменить совести.
И нужен сон совы и стих, для обратной реинкарнации.
Предать догмы недолго,
А признаться, что живёшь по указке – неловко.
Я не овца, овчарка или волк.
Мне нет времени для приземлённых хлопот.
Я ворон, что не один пока надо.
Ворон, которому нет дела, куда спешат толпы.
Птица, способная работать на благо.
Олицетворяющие зло – вороны!
Честь или искусство
Затишье перед бурей,
Предвещает запах пороха и страх перед пулей.
Всё нормализовалось, но
Пронумеровалось до следующей нежеланной,
Минуты когнитивной загрузки.
А быть может в шкаф скелетов отгрузки.
Вновь псевдоинтеллектуальные погрузки в Титаник,
Что потонет об правды айсберг.
А капитан уходит вместе с кораблём.
В такое время рассуждения только об одном.
Быть капитаном, одного из мёртвых кораблей?
Иль музыкантом, что выполняет долг до конца своих дней?
Натянут на них один саванн, но кто-то допустил смерть судна,
А кто-то провожал обречённых, музыкой до дна.
Но чья же тут вина?
Отстаивать свои погоны или исполнять всем известные ноты?
Правда внизу, как у айсберга, всё красивое вверху.
Тот, кто носит ответственность Капитана
И тот, кто сидит у клавиш фортепьяно.
Одинаково виновны, на суде у Посейдона.
Крысиный король
Мы живём по плану?
У меня руки в слезах собственных надежд,
И умерших при рождении идей
Кишка тонка, стрелять по трупу.
Мысли, как некрофаги,
Их цель поедать, разлагая тело.
У меня по Пелевину, все данные поэта,
А в обществе, все черты психопата.
Я открываю свои мысли, как старый гроб
Там черви доедают остатки черепа.
Я сам себе врач и мой диагноз
Артериальный сноб.
Сквозь глазницу, вереницей.
Один за одним за разума границу.
С языка к вам в уши, лезет узел хвостов
Путая ваши мысли, окутывая всё розовым бельмом.
Чернокнижник
Многие страницы пылью наполнены,
Их сотни миллионов и все мертвые.
Сидя среди трупов, трудов миллионов,
Он пытается понять, каждое слово молвив.
На строках мелькают кадры,
Будто склянки ядов.
На глазах каждый третий умирает. Но как прежде не пугает
Ведь он близко, знает смерть.
Он знает, что там будет,
У него в руках людские жизнь и быт.
Он день и ночь их изучает,
Очень стар, но помнит каждой конец, начало.
Уж сколько лет не спит читает,
Он так бледен, но о будущем мечтает.
Остальным всем кажется он слишком беден,
Но он богат и лишь от одного страдает.
Всегда есть кто выше и хитрее,
Речь и знания не имеют роли,
Им нужны лишь те – у кого нет воли.
Но хоронят всех одинаково не ощущая боли.
И он последний из тех людей, кто что-то знает.
Таких не уважают и очень быстро забывают.
Ему не одиноко, у него есть мёртвые товарищи.
Он с ними не расстанется, даже умеряющий.
И вот, когда последнюю букву прочитает
В библиотеке среди миллионов глаз он умирает.