Читать Восьмистрочники. Стихотворения 1986—2020

Шрифт

Интервал

Восьмёрка коварна, смотришь,
стоит снеговиком, и это
просто цифра восемь, а вот
уже устала и прилегла на бок,
или уронили шкодные дети, и
теперь она бесконечность.
Братья Суматранские
БАРБУС

2002–2012

розмари

нам лежать в остывшем персеполе

на несуществующей траве

без сюжета без вины и боли

вечером в четыре в голове

лопнет электрическая нитка

подрожит немного и внутри

задохнётся пленная улитка

старая улитка розмари

«Писатель, ровно обстрогав…»

Писатель, ровно обстрогав,

волшебный карандаш слюнит.

Рисует дом. Описывает быт.

Придумывает нож. Придумывает шкаф —

распахивает дверцу верною рукой —

и персонаж, неведомо какой,

его оттуда ножиком разит.

Всё кончено.

«действительности не было и нет…»

действительности не было и нет

следи число пророчеств и примет

когда отыщутся тринадцать с половиной

придёт повестка почтой муравьиной

заставят сторожить секретный сад

где яблоки латиницей горчат

счастливая судьба – трещотка и двустволка

и ереси классического толка

Перекрёсток

В особый час, в особом месте

Угрюмый церемониймейстер

Бредёт в извёстке и тоске,

Рисует крестик на песке —

И на условном перекрёстке

Кипит в таинственном напёрстке

Густой растительный настой.

Меня здесь нет. И ты не стой.

Осень

Погляди – почти не плачут

Восемь маленьких собачек,

Просят старенького бога —

Посмотрите за дорогой —

Ждут гонца от Антиоха

Или, может, ждут не очень —

Просто скоро будет осень.

Просто плохо.

«гудят рассветы над золой…»

гудят рассветы над золой

там поварёнок удалой

гоняет несъедобных тварей

а остальных берёт и варит

и из обглодышей несложных

меланхолический художник

других ваяет много лет

но не угадывает цвет

«кому тут нянчиться с тобою…»

кому тут нянчиться с тобою

здесь небо борется с землёю

и посредине всей фигни

похрустывают дни твои

так фэзэушник недалёкой

среди нелепого урока

тихонько в маленьких тисках

сжимает майского жука

«Дом пропал, закончен карнавал…»

Дом пропал, закончен карнавал,

Дымно, разноцветный воздух вышел.

Мумии чужие сушатся на крыше —

Ране ангел летний ночевал.

Ах, зачем терпеть неблагодать —

Мы бы этот дом давно продали,

Да у нас Орфей сидит в подвале

И никак не хочет вылезать.

Маша

Маша, Маша, мать твою,

Не пускала б более

Пароходик по ручью

Чёрной меланхолии.

Там на палубе обед,

С кренделями полочка,

Мой лирический портрет,

А во лбу иголочка.

ёгурт

визгливый ёгурт-самоед

стоял у нашего порога

иных теперь в помине нет

иные вписаны у бога

но их не помнят их немного

мужайтесь барышня обед

непроходимая дорога

пустое дао розовый билет

Ничей

Какая разница – ничей:

ничей – ни чёрного, ни белого;

набор случайных мелочей

нестоящих – какое дело вам,

когда он призрачною белочкой

сопит на пыльном чердаке

и удивительные мелочи

скрывает в маленькой руке.

«лопнул стакан голубого стекла…»

лопнул стакан голубого стекла

воют осколки над головою

веточкой чайной, мёртвой пчелою

в небе запутался аэроплан

эй, авиатор, это – война

бьются мои флора и фауна

за каланчовкой – чёрная рана

фанни каплан воскрешена!

Жук

Я знаю: в голове – чугунный жук.

Он слесарь слов и мыслей провожатый.

Он домосед. Но в день двунадесятый

Его снесёт тяжёлый жёлтый звук.

Ликуй, слоняйся с лёгкой головой!

Глядь: поводырь опять в твоём курзале.

Так злобные зуавы воскресали

На акварелях Первой мировой.