⇚ На страницу книги

Читать Изнанка снега

Шрифт

Интервал

* * *

Пока мы здесь высчитываем дни…

Пока мы здесь высчитываем дни

От рождества до смерти и обратно,

Пока горят вечерние огни

И на луне подрагивают пятна,

Пока растёт чужая ребятня

И познаёт запреты и барьеры,

Не оставляй, пожалуйста, меня

Наедине с расшатанною верой:

Она болит – как тронешь, так болит,

Сворачиваясь в позу эмбриона.

И вычленяешь слово из молитв,

Из каждого то выдоха, то стона —

Единственное главное теперь,

Когда на всех языковых наречиях

Понятнее молчать и без потерь

Любить других – боясь – по-человечьи.

Долго едем в переполненном автобусе…

Долго едем в переполненном автобусе,

Без остановок и конечной,

Передаём за проезд каждый новый круг.

Окна закрыты наглухо —

Духота и молчание.

Билеты во влажных ладонях.

«Эй, шофёр! – кто-то крикнет раздражённо. —

Долго ещё это будет продолжаться?»

«Да, шофёр!» – подхватят другие.

Но голоса растворятся в белом шуме,

Затеряются в плотности пространства,

Осядут на чьи-то ботинки/туфли/кеды пылинками.

«Келесі аялдама»[1] – звучит в голове механически,

Машинально готовишься выйти,

Но час пик – и время остановилось.

Учи всех нас другому языку…

Учи всех нас другому языку:

Вплетай его по буковкам в строку,

Где паузы – там делай узелки,

Чтоб стали мы понятны и легки

Со всеми «до» и «ро», меж ними – «бэ»

В немыслимом неравенстве, борьбе.

Учи нас всех, от «не» до сложных «лю»,

Как выжить в независимом раю.

Калеки, неумёхи, дураки,

Мы кормим страх с протянутой руки

И говорим на языке своём —

Как будто смерть сто раз переживём.

Я тебя отпускаю – лети же, лети наверх…

Я тебя отпускаю – лети же, лети наверх:

Там, где гнездятся с краю, выбрав тугую ветвь,

Изгнанные из сада скворцы за чужую речь,

Спорить уже не надо, долго ль под камень течь.

Галки склевали грушу – на чёрный день запас.

Отче про нас не слушал, а потому не спас.

Мы расстаёмся теми, кто никогда, нигде

Не оставляет семя в глиняной борозде.

Мы остаёмся, зная множество аксиом,

Только одна простая: если болит – живём.

Если дойдём до края, надо ли падать вниз?

Я тебя отпускаю, только прошу – вернись.

Скажи мне, чей гитарный рифф…

Скажи мне, чей гитарный рифф

Сейчас играет в телефоне?

Ты отключился, не спросив,

Что остаётся после, кроме

Неспетых песен. На стене —

Портрет из девяностых Цоя.

А на войне – как на войне,

Но если жить, то Бог с тобою.

А Бог расставил по местам

Пустым пластмассовые ноты.

Нажми на stop – увидишь сам,

Как смерть стоит за поворотом.

Исчезнет – было или нет?

И льётся музыка по шпалам.

Я жму отчаянно reset —

И начинаю всё с начала.

на часах с надписью «русская мандала»…

на часах с надписью «русская мандала»

стрелки застыли на «инь-янь-хрень»

который час узнаю интуитивно

мобильный телефон выключен

чтобы не ловить всплывающие слова

тревога воздушная как медицинская вата

ватные руки ноги туловище мысли

человек ли я или тварь дрожащая

от бессилия вдыхающая солёный воздух

накрываясь плотной тишиной

вздрагиваю от треска и взрывов

у кого-то осталось чувство отрешённости

и немного петард с нового года

когда меня не станет…

когда меня не станет

не рассказывай о моём детстве

как я падала глубоко

сдирая хрупкую кожу земли

ей не было больно но я

не хочу чтобы кто-то узнал

что я так и не выросла

из рыбьего тела