Читать Метрика

Шрифт

Интервал

* * *

Книга издана при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации и техническом содействии Союза российских писателей

что ты там видел друг мой…

что ты там видел друг мой

за меловой рекой

белый прообраз буквы

беглый неупокой

угольный оголтелый

в темени перезвон

вовсе чего ни делай

неизрекаем он

ни из чего как чудо

как золоченье чувств

я ещё буду буду

выживу изречусь

и в этих зимах снеговых…

и в этих зимах снеговых

и в этих вёснах

серчают питерские львы

скребутся вёсла

о невский лёд и волжский плёс

ни хмур ни весел

уткнулся лось в таёжный лес

рога повесил

по всей взметеленной земле

по праву слова

ничто о горести и зле

и что такого

спишь просыпайся спишь…

спишь просыпайся спишь

ну же проснись же ну

у горизонта тишь

в алую глубину

в этот прощальный свет

заново всё начни

выгоревший ночник

звонкие по-руч-ни

эти слова ничьи

значит ли что их нет

Ойкумена

Ни о чем не нужно говорить,
Ничему не следует учить,
И печальна так и хороша
Темная звериная душа…
Осип Мандельштам

мы так начинались…

мы так начинались

от белой печи

в которой белугой

блажат кирпичи

я – мышью

он – брёвенным срубом

и в нас не бывало

ни горя ни сна

дурного

а только —

резная сосна

и предощущение

чуда

он вышел на берег

озёрной дуги

и эти его

землемера шаги

горели на коже песочной

и знать он не знал

что тем отмежевал

себя от перин

и парных одеял

за скважиною

замочной

а что до меня

то за мною пришли

вернее

как глину

меня обожгли

с петель

посрывали двери

и я зажила

до волокон гола

изнеженно

будто печная зола

так помнящая

о древе

но мы не бывали

до самой зимы

и даже когда

под другие дымы

котельные пороховые

мы встали

как если бы

под камнепад

он всё ещё цвёл

как фиалковый сад

и круглый как облако

яблочный взгляд

мою сердцевину выел

потом ещё долго

его я звала

всё бедственнее

холодела зола

и злость моя

свиристела

но он пустовал

как заброшенный дом

смотрел сквозь меня

и древесным углём

всё начерно

багровело

и сделался снег

и в четыре руки

мы были

невысказанны

и горьки

и голод перечил горлу

тогда он увидел меня

и над ним

как будто свинцовый

исторгнулся дым

и в памяти

дрогнул

горкло

и всё возвратилось

на круги своя

и в белой печи

до предсердья ничья

отплясывала древесина

и подпол звенел

от мышиной возни

и угол завзятый

какой ни возьми

был выметен

и предзимен

и чудо свершалось

в дубовом столе

и слове случайном

и в сонной золе

в напернике

медном блюде

и мы становились

на стылый порог

и в нас заговаривал

яблочный бог

о том как фиалковый

свят лепесток

и чем мы

друг другу

люди

ты так напоминал мне свет…

ты так напоминал мне свет

которого в помине нет

которым всё когда-то будет

от озера и до крыльца

что были мы какие люди

что не бывало в нас лица

литого сердца белых рук —

один испуг

из обожжённого стекла…

из обожжённого стекла

и этот свет и эта мгла

по стопке книг по сколку дня

сухого воздуха постольку

ты так оберегал меня

что стыло колко

у самой рёберной дуги

мело у самого порога

не выйди не превозмоги

не требуй много

горит трамвайного огня звезда

в снегах ни дна ни спаса

и нет сохраннее меня

и ненапрасней

там зацветали сливы…

там зацветали сливы

осы тянули нить

там бы и быть счастливым

и не повременить

и не свернуть в овраги

и не сорвать с куста

чёрные передряги

красные до креста

крохотной сердцевины

там васильковый мёд

кто тебя наспех вынул

кто теперь разберёт

гудели на рыночной площади…