Наше студенческое общежитие было очень многонациональным. Кроме представителей самых разных народов Советского Союза в нём проживали африканцы из трёх-четырёх стран, кубинцы, колумбийцы, греки, немцы из ГДР, в количестве одного экземпляра имелись даже испанец, сириец, иракский курд (очень враждебно относившийся к Саддаму) и китаец – дружба с КНР только-только начиналась. Вся это разношёрстная братия делила с нами перенаселённые комнаты (до семи человек в двадцатиметровых «покоях»), видавшей виды общаги на пятой линии Васильевского острова. Как и мы, рядовые советские граждане, они без тени страха пользовались вечно загаженными туалетами (по одной паре на весь этаж из двадцати пяти комнат), и целых два раза в неделю, имели право на душ. Наверное, многих вначале шокировали обшарпанные стены, теснота в комнатах, и все прочие «преимущества» советского образа жизни, но потом даже самые изнеженные иностранцы привыкали. А порой, особенно в дни великих праздников, вроде Нового Года, казалось, что лучше, чем наше старое общежитие и быть ничего не может.
Поговаривали, что до Революции в этом доме находился недешёвый публичный дом. За годы Советской власти здание потеряло лоск и изнутри, и снаружи. Но непонятно откуда-то бравшееся у некоторой части студенток-комсомолок желание подороже продать своё юное тело, создавало некую, хоть и не заметную с первого взгляда, преемственность в функциональном назначении здания. В те времена ведь любой негр, получавший из дома пятьдесят долларов в месяц (а это по курсу чёрного рынка зарплата майора без прилагающейся к ней необходимости содержать всю семью), казался человеком с большим достатком. Что и говорить о представителях более продвинутых экономик, как греки, например. Да и среди граждан африканских стран, если покопаться, можно было найти выходцев из местных элит. Влиться в них и вкусить все блага запретного мира, мечтали многие представительницы самой древней профессии, загнанные бесчеловечным тоталитарным государством на скамьи университетских аудиторий.
Единственной иностранной диаспорой, которая совершенно не пользовалась спросом у искавших счастья вдали от Родины девиц, была вьетнамская. Там тоже действовала социалистическая распределительная система, как и у нас, только более бедная. И доллары у них не торчали из карманов по причине полного отсутствия купюр зелёного цвета, а порой и самих карманов в широком смысле слова. К тому же, время от времени во Вьетнаме случались войны и прочие бедствия. Совершенно неинтересный контингент, притом живший исключительно внутри своей, вьетнамской, тусовки, нам совершенно непонятной. Им было достаточно трудно в нашей стране, другая, совершенно непохожая культура, абсолютно непохожий, ни в чём, язык.
Общались они практически только друг с другом, что делало их более уязвимыми во всех жизненных ситуациях, к которым они порой были абсолютно неготовы. Эта внутренняя замкнутость и некоторая беспомощность в жизни не помогали нам принимать их такими, как они есть. Их привычки тоже не лили воду на мельницу взаимопонимания. Как может нравиться, например, ползущий по всему коридору из общей кухни запах жареной селёдки – любимого лакомства оторванных от родных берегов уроженцев западного побережья Южно-Китайского моря?