Читать Были-не-были

Авария

Случилось это в конце лета, в полдень, в солнечный воскресный день, когда на дороге никого нет. Старенький джип, купленный в кредит, груженый под завязку всякой всячиной, под руководством видавшей виды дамы, трепетно хлопотавшей о своем барахле, попал в аварию: в него влетело фривольное новенькое «Вольво», управляемой неуправляемой юной блондинкой. Авария потрясла уставшую жить женщину словно ураган яблоню: средь бела дня получить удар в зад со всей силы все равно, что лишиться публично невинности,– все ее планы на будущее мгновенно осыпались на землю и разбились вдребезги. И больно, и обидно. Про зад машины вообще невозможно говорить – слезы и слезы. И вот, по горячим следам, вернувшись домой, пострадавшая сторона все это мне рассказывает в лицах, а я ее поправляю.

– Понимаешь, в меня въехала самая настоящая блондинка.

– Завидуешь?

– Чему? Тому, что она шлюха!?

– Почему ты так решила?

– Потому, что ее содержит хозяин автосалона. Он тут же за ней прилетел!!

– Может это ее муж?

– Ха, она сама сказала, что от него сбежала: поссорилась, села в его машину и рванула.

– Любовь! Асисяй!

– Дурость! Одна дурость. Она, считай, машину угнала, вела ее без документов.

– То есть была в состоянии аффекта.

– А он ее приехал просто отмазывать от уголовного дела.

– Значит любит.

– Ха! За что ее любить? Вылезает, такая длинная из машины…

– Не длинная, а высокая.

– Ха! Ну высокая, кукла!

– То есть красивая?

– Ха! Ну красивая, зато крашенная!

– То есть натуральная блондинка?

– Да что ты все цепляешься к словам! Вся такая расфуфыренная, в черных очках, ногти и губы черным накрашены, в черном платье, да еще и в дорогих цацках. Бледная как смерть. Словно с того света сюда заявилась.

– Не с того, а из высшего. И не света, а общества.

– Ха! Какого общества, если она даже говорить не может, а только матом садит? Почему!? Почему таким, как она, все, а другим, таким как я, ничего?

И вот тут я уже ничего не смог ответить. Потому что не знаю – и правда, почему?

А может и правда было смешно

Сидит человек и просто давится от смеха. Его спрашивают, почему он смеется, а он, глотая слова, отвечает:

– Вы не поймете.

Оказалось, что это душевнобольной.

А жаль. Так никто и не узнал, над чем он смеялся. Может, это и правда было смешно?

Автор

Он был самой примечательной личностью своего поколения. Жил так, как будто окружающего мира не существует. Писал о том, чего не знал и так плохо, что это уже становилось интересно читать. Каждую новую его книгу критики ждали с нетерпением каннибалов, желающих полакомиться свежим деликатесом: всем было любопытно – сумеет ли он превзойти себя прежнего и написать что-то еще хуже. Своих врагов и завистников не замечал, чем доводил их до крайнего бешенства: не специально, а просто потому, что не знал, что они существуют. Удивительное пренебрежение к читателю всегда ставили ему в заслугу. Читатели платили ему тем же. Его проза у них пользовалась неизменным успехом как растопка для печей и каминов. Про нее шутили: «Литература с огоньком». Он утверждал, что сотворил наш мир в обед, между супом и котлетами. На все про все у него на это ушло где-то около семи сотых миллисекунды. В качестве неоспоримого доказательства своего авторства приводит неопровержимый аргумент: мир слишком несовершенен для того, чтобы быть работой кого-либо другого,– в нем чрезвычайно много несовпадений. Сначала он этому не придавал особого значения, а затем начал этим тяготиться. Вокруг появилось через-чур много лишних людей. Он их презирал, считая плодами своего воображения, но они донимали его как мухи или слепни в летний полдень. И в результате он исчез. Не выдержал. Растворился в воздухе на глазах у всех. Как раз между супом и котлетами. А нам теперь приходиться расхлебывать всю эту кашу, что он заварил, но так и не сумел толком приготовить. Не стоит что-либо начинать, если не знаешь, как это закончить. Тем более такое хлопотное дело, как сотворение мира.