Сотни людей напряженно вглядывались в пути, стоя под огромными, почерневшими от копоти железными и стеклянными навесами, однако в мерцающем воздухе сложно было различить что-то, кроме старых, давно опустевших будок управления.
Только что, передаваясь из уст в уста, новость распространилась среди заполонивших платформы пассажиров. Поезд, который в новостях по радио уже окрестили «поездом ужаса», подъезжал к Милану. Через несколько минут, с отставанием от графика почти на четыре часа, он должен был прибыть на станцию.
Его ждали уже по меньшей мере полчаса. Полицейские из мобильных подразделений в защитном снаряжении окружили самое доступное для обозрения и контроля пространство – платформу четвертого пути, самого первого из длинных боковых путей. Перрон был оцеплен и закрыт для пассажиров, пути – для поездов. До особого распоряжения нечего было и думать об отправлении или возвращении домой – и это в воскресенье, накануне рабочей недели…
Недовольство толпы росло и уже никак не могло оставаться без внимания, однако префект, проведя экстренное совещание, решил, что так будет разумнее – и кризисный комитет, собравшийся в управлении железнодорожной полиции, его полностью поддержал. В состав комиссии входили сотрудники Мобильного отдела и отдела общих расследований и специальных операций, представитель железных дорог и представитель пожарных, а также руководитель отдела железнодорожной полиции, комиссар Далмассо, который постоянно находился на связи с главным управлением полиции, префектурой и отделом железнодорожной полиции Ломбардии.
Инспектор Рикардо Меццанотте потел, фуражка жгла ему голову. Куртка казалась слишком тяжелой и тесной; про себя он окрестил ее саркофагом – так в ней было неудобно. Меццанотте был непривычен к форме – в родном убойном отделе он ее почти никогда не носил.
Нервное напряжение ощущалось во всем, даже в поведении полицейских. Несмотря на относительно малый опыт в службах общественного порядка, Меццанотте прекрасно все ощущал – еще минуту назад атмосфера была непринужденной и легкой. Люди болтали, кто-то шутил, кто-то курил. Новость о приближении поезда перевернула все с ног на голову, и от непринужденности не осталось и следа. Воцарилось молчание; лица полицейских застыли в напряжении, будто одеревенев, глаза сузились, руки машинально сжались на рукоятках дубинок и ручках плексигласовых щитов, как будто ища опору и собираясь с силами.