Читать Шестнадцать тон

Сколько себя помню, отец всегда говорил: «Есть только одно лекарство для души и тела – это водка. Бахнул стопочку – и хорошо!» Поэтому чувствовал он себя в половине случаев как полагается. Он был не самым плохим человеком. Когда он возился со мной маленькой, будучи пьяным или еще реже – трезвым, я забывала про все невзгоды, заливаясь задорным детским смехом.

У отца никогда не было стабильный работы. Пять лет до моего рождения он работал электриком. После этого сменил бесчисленное множество мест работы, и с каждого его выгоняли за прогулы. А прогуливал он потому, что пил. Семья существовала за чертой бедности, а между тем я росла, и мне требовались должное внимание и обеспечение. И тут были проблемы по обоим фронтам: папа либо работал, либо пьянствовал, а мама работала в две смены на заводе, стояла у плиты, драила заблеванный отцом пол и стирала семейные обноски. В отличие от отца она была суровой женщиной. Про таких говорят: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет».

Родители познакомились на заводе. В те времена отец пил в разы меньше, был хорош собой и даже пытался строить карьеру – за три года дослужился до старшего электрика. История моего происхождения проста как дважды два: успел вовремя вытащить – хорошо, не успел – авось прокатит.

Не прокатило.

Но отец сказал тогда матери: «Человек, собака такая, ко всему привыкает. Вытянем».

Так, в 1996 году общество пополнилось на еще одну ячейку семьи Редько. В том же году родилась и я, Редько Алексия Сергеевна. Имя с ударением на предпоследний слог.

В ЗАГС ходил регистрировать меня отец. В тот день он был явно «не в зуб ногой» с примесью лиричного настроения. Он всегда хотел сына и наверняка знал, что назовет его Алексеем. Я нарушила его планы, и по части имени он отыгрался на мне.

– Пусть будет Алексия. Ну а хули, так и так «Леха», только без краника.

Он появился в моей жизни молниеносно. Он был и остается мне другом. Самым верным, преданным, любящим и понимающим меня другом. Да, он не для выхода в свет, но не важнее ли то, что наедине с ним мне хорошо? Мы можем разговаривать вечерами напролет, петь под «Гражданскую оборону», танцевать под блюз пятидесятых, и этого нам вполне достаточно, чтобы быть счастливыми.

Мы встретились, когда мне было пять лет. В пьяном угаре папаша очень уж любил ставить в БУшный, купленный за копейки магнитофон Panasonic кассету с песней Sixteen Tons Теннесси Эрни Форда. Это была моя любимая песня. Услышав ее, я пускалась в безудержный неторопливый ритмичный танец, на который только способен ребенок. Он всегда был хаотичным, с набором несвязанных движений, но таким искренним. Отец тоже иногда со мной танцевал. Когда наши неловкие движения попадали в отражения зеркала, мы хохотали как умалишенные.

Полы неизменно скрипели у нас под ногами, а сами ноги после таких танцев донимало легкое жжение от трений о жесткий ковер. Увы, даже для таких простых радостей жизни, как танцы, было мало места: мы жили в «однушке» бывшего двухэтажного барака на окраине города. Обстановка в комнате была, прямо скажем, бедненькая. Родители спали на раскладном диване, обивка которого местами была порвана, а его скрип ужасал меня по ночам. Моя софа была тоже не «первой свежести» в прямом и переносном смысле – от нее пахло прокисшим борщом. С течением времени от стен отклеивались обои и свисали клочками.