А что до мысли – от ее игры
Порой зависят целые миры.
Джалаладдин Руми.
Во вселенной бессчетное множество миров, а я еще и одного не завоевал!
Александр Македонский.
Мир держит все в своих объятиях.
Марк Туллий Цицерон.
Мир ловил меня, но не поймал.
Григорий Сковорода.
Человек сам придумывает границы мира: он может быть размером с улицу, а может стать бесконечным.
Артур Шопенгауэр.
Мира восторг беспредельный сердцу певучему дан.
Александр Блок.
Смотрите на мир целиком, а не через трафарет.
Ганди Махатма.
Пусть сердце будет глазом. И этим глазом мир увидишь ты иной.
Джалаладдин Руми.
Часть 1-я
Сегодня море наверху штормило. Не сказать, что здесь, глубоко на дне, это влияло на привычную обстановку. Но бесконечное мелькание и танец разных оттенков света, возникающий от суеты волн и облаков наверху, создавал у морских обитателей тревожное настроение. И оно было сродни тому, что было сейчас на душе у гигантского спрута, криптита Оуэна.
Он был растерян. Ему казалось, будто он то ли забыл что-то важное, то ли вообще ещё не проснулся. Как будто ему всё снится навязчивый и неприятный сон. А там, в реальном времени, без него случилось что-то невероятно важное, чего он сейчас в сонном состоянии не помнит. А проснуться почему-то не может. Оуэн грустил, забившись в дальний угол пещеры, притулившись к истуканам, некогда священным для древнего племени шамана Латунга. Они, казалось, грустили вместе с ним. И будто говорили криптиту:
«Не печалься, малыш, и это пройдёт. Что бы ни началось в этом мире, оно всегда заканчивается. И придёт к великолепному финалу. Но тебе этого не понять».
«Какому ещё финалу? – удивился криптит. – Это к коллапсу, что ли?»
«Мы же говорим – тебе не понять».
Оуэн вздохнул. Ну, что ж, он согласен – для них гигантский спрут это не разумный малыш, и «всего лишь непрочная биологическая субстанция». Оуэн вздрогнул. Где-то он уже слышал эти слова? А, наверное, Нефелим Один их говорил. Где он теперь?
Все его покинули в этом странном зыбком сне.
Правда, его друг, дельфин Фью несколько раз навещал спрута, пытаясь выманить его наружу. И соблазнить очередными вылазками в, якобы, весьма интересные места. Но поняв, что его друг всё ещё хандрит, уносился по своим весёлым делам. Несмотря на то, что дельфин должен был скоро стать отцом двойни, Фью так и остался всё таким же ребёнком, играющим с кораблями и коварными течениями. Оуэн только вздыхал, восхищаясь его бесконечным оптимизмом. Сам он таким не был даже в детстве. И относился ко всему слишком серьёзно – начиная с детских игр, поглощающих его полностью, плавно перешедших в учёбу и научные исследования. Какое веселье? Это так отвлекает от размышлений. Теперь он так же серьёзен. Любимая ниша в этой пещере, Ближней, древнему святилищу людей палеолита, и в Дальней, базальтовой, хранят воспоминания о его глубоких размышлениях в постижении смысла жизни.