Читать Любовь к Азии, Повести и рассказы из неопубликованного

Родная тайга встретила его ласково, как будто ждала всё это время. Мир, без которого он не представлял своего существования жил своей жизнью, набирал силу начала лета. Старая избушка, срубленная кем-то из старожилов на Черданцевой гриве, скрипнула дверью, пропустила в сырость давно нетопленого жилья. Скорее берлога, чем изба. Маленькое оконце, дверь не выше пояса и потолок, который не даёт выпрямиться полностью. А ведь вырос с того времени, когда тут последний раз бывал пацаном. Это был его мир, его тайга. Он растворился в ней, исчез для всех. Пару месяцев о беглеце не слышал никто, даже родители. Он не принял присягу, а поэтому считался гражданским человеком. И ловила его не военная прокуратура, а обычная милиция по заявлению военкомата об уклонисте.

Петька был пацаном странным и нелюдимым. Все детство прошло в маленькой деревне в глубине алтайской тайги, в семье лесника. Все жители этой деревушки жили лесом, маленький прииск скоро перестал работать, а все коренные жители остались на месте, как бы зная, что эта добыча золотишка временная, наносное всё это, ненастоящее. Корни они имели кержацкие, от старообрядцев когда-то пришедших в алтайское Беловодье. Немногие алтайцы также сжились и с русскими, и с лесом. Все они образовывали одну маленькую, но крепкую общность. Деревушка продолжала быть частью кедровой тайги. А деревенские пацаны начинали ходить в тайгу, как в школу, с самых малых лет. Находились со взрослыми на лесных покосах, которые редкими полянами на заливных лугах лежали. В орешный период помогали отцам за шишками лазить, а при взрослении уже и ружьё доверялось. Первого своего рябчика Петька добыл в лет десять из старой отцовской 20-ки. По осени отошёл недалеко от поскотины, попробовал посвистеть, как учили, в маленький свисточек из талового прутика. Получилось плохо, но вдруг. Фррррр. На неумелый подзыв подлетел шальной самец, уселся недалеко на берёзе, закрутил головой. Дрожащими руками поднял ружьё, тщательно выцелил и нажал на спуск. Это звук порхающего рябчика, удар выстрела и тяжёлый звук падения тушки на землю так и останется с ним на всю жизнь, утвердит в нём таёжника. Он с радостью бросился домой, бережно держа добычу в руках, а отец потом долго смеялся, хоть и похвалил.

– Что ж ты домой та? Там же выводок должон был быть. Еще парочку добыл бы.

Уже потом, повзрослев, Петька стал уходить в тайгу на подольше. И дальше с каждым разом. Находил новые места, ягодники, маленькие глухариные тока, распадки любимые рябыми. Обустраивался в лесу, построил шалаш. Это становилось его угодьями, а потом незаметно стало и вторым домом. На сетования матери отвечал виновато.

– А чиво бесперечь туда-сюда настаться? В лесу интереснее, чем в школе.

Школу оставить не позволили, учиться всё-таки приходилось, но без особого рвения. Хоть природная сметка и позволяла отвечать уроки, числился Петя Булих в отстающих учениках. Не умел подчиняться. Дух лесной свободы жил в нём. Чуть проще реализовать его получалось уже в интернате соседнего леспромхозовского посёлка, когда заканчивал восьмилетку. Ну а за неоконченным средним образованием последовала таёжная вольница. Мать только сокрушённо разводила руками, но по кержацкому обычаю в мужские дела не встревала. Отец же отнёсся к тому с пониманием. Петя был уже взрослым мужиком и неплохим добытчиком для семьи. Помогал и отцу в его лесниковском деле, и самостоятельно управлялся с лесными делами. Весной подрабатывал на заготовки колбы, а потом и новомодного орляка, осенью уходил в охоту. Мяса для дома хватало, а пушнина, умело добытая, давала и заработок. Со сверстниками общался мало, но лёгкость характера позволяла быть принятым в деревенской среде молодых. Дружил и с подрастающими девчонками, даже подруга образовалась, правда из того же леспромхозовского посёлка, районного центра. Но такая вольная жизнь не могла продолжаться долго. Пришло восемнадцатилетие, пришла первая повестка из военкомата.