⇚ На страницу книги

Читать Фантомные боли

Шрифт
Интервал

Там, где осень пурпурно-желтая,

Все мечты превратятся в небыль.

Разверзаясь над горизонтами,

Никогда нас не примет Небо.

Обреченные на расставания,

Мы не помним имен и отчеств.

Между нами лежат расстояния

Растворения… в одиночестве.

(2001 год)

Москва, 29 декабря 2011 года


Сразу за этим окном начинался город, отсюда кажущийся ненастоящим, игрушечным, даже жалким каким-то, словно льнущая к ногам равнодушного прохожего бездомная дворняга. Грязный, мокрый, серый – одним словом промзона, самая окраина, забытая Богом дыра. И между ним и ею – всего лишь стекло – холодное, если прильнуть к нему лбом, в потеках осенних дождей, которые спустя всего каких-то пару дней станут прошлогодними.

Мысль о Новом годе привычно удручала. Она напоминала себе, что праздники надо просто пережить, принять как данность, с которой не поспоришь. После кошмарной, пронизанной тоской недели все вернется в привычную колею, надо только немного напрячься, сжать себя в кулачки, перетерпеть.

А ведь у них даже елки нет. Эта мысль вызвала кривую усмешку. Кажется, уже сто лет назад, когда была трудным подростком – родительским наказанием – она подсмотрела такую улыбочку у какого-то второсортного киноактера. Сперва долго ее тренировала перед зеркалом, а после не смогла отучиться.

Ни елки, ни планов на самую главную ночь в году, ни настроения. Только усталость, тоска и въевшаяся в зрачки обреченность.

Конечно, можно поехать к родителям. Сидеть за праздничным столом в большой комнате, тщательно пережевывать «Оливье» и через силу улыбаться пошлым несмешным шуткам экранных юмористов.

Можно, но нельзя. Потому что родные и близкие раскусят ее сразу же, едва она переступит порог их квартиры. По телефону-то держать лицо ей еще удается. А при личной встрече посыплются вопросы на тему «почему ты одна?», «а где же муж?», а дальше и вовсе последуют жаления, успокаивания, поглаживания по голове. И ее слезы. А она наверняка разревется.

И попробуй объясни, что плачет не от обиды или жалости к себе, а от стоящей в груди комом злости. Никто не поверит.

Нет, никуда она не поедет. Останется дома. Одна. Может, это даже к лучшему. Ей же нравится оставаться одной, порой она ждет этой возможности, как глотка ключевой воды в полной зноя пустыне.

Выключит свет, зажжет свечи, заварит терпкого зеленого чая с насыщенным ароматом мяты и лимона и будет смотреть в окно. А мир пусть празднует еще один год, ей-то что.

Муж хочет пойти к друзьям, у них собирается веселая компания. Звал ее с собой. Так, для порядка, для галочки, как любила раньше говорить мама. Знает, что она среди них как та самая черная ворона среди ярких попугаев. Никак не может вписаться.

Всегда с ней так – в чужих стайках чувствует себя неуютно, разговор поддержать не умеет, тушуется, замыкается. От необходимости держать лицо и вести себя адекватно ситуации – веселиться, когда всем весело, начинает пульсировать в виске.

Может, конечно, дело тут вовсе не в особенностях ее характера, а в разнице в возрасте – между ней и мужем, между ней и его друзьями. Пять лет в ее пользу. Или ей во вред, это уж как посмотреть.

Если со стороны, то смешно, наверно, – тридцатилетняя женщина и двадцатипятилетний мальчишка. Нет, выглядит она молодо, больше двадцати трех до сих пор никто не дает. Это если в глаза не заглядывать. Зато чувствует себя старухой. Изергиль.