Я проснулся после очередного запоя. Был дикий сушняк, и раскалывалась голова. Вообще-то последствия этого запоя начали накрывать ещё ночью – сушняк и головные боли. И так-то голова болит почти постоянно, а с перепоя вообще раскалывается.
С некоторым трудом встал и с досадой поморщился – спал одетым на заправленной кровати. Родители ещё спали. Включил свет в своей комнате и посмотрел на электронные часы – они показывали 5:58. С минуты на минуту в комнате родителей прозвенит старый дребезжащий будильник – папе на работу, а мама пойдёт к корове. Папа ещё работает, а мама несколько старше и заработала досрочную пенсию на тяжёлых работах. И кучу болячек. Невольно посмотрел на отрывной календарь, где была явно старая дата – четырнадцатое февраля 1997-го года. Год, конечно, тот же, а вот дата явно иная. Вполне может быть, что и месяц иной – в этот раз я что-то сорвался в запой так, что самому тошно вспоминать. Впрочем, воспоминаний не так много. Не мог же я быть целую неделю пьян на грани отрубона!
Прошёл на кухню, включил свет и тут же в комнате родителей зазвенел будильник. Я попил воды. На кухню вышла мама.
– Проспался? – недовольно спросила она.
Я предпочёл промолчать – родители запилили меня своими упрёками. Оделся в фуфайку, стоптанные валенки и поспешил выйти на улицу – разговаривать с ними совершенно не хотелось. Вышел на улицу и закурил дешёвую «Приму» без фильтра, вставив сигарету в самодельный мундштук из бузины.
Упрёки родителей вполне обоснованы: я – опять безработный. После окончания школы моя жизнь покатилась под откос. Привык в школе к тому, что все предметы давались мне легко, но совершенно не был готов к тем темпам, которые задал Политех, куда я поступил в 93-ем году. Стоило осенью того же 93-го года пропустить из-за ангины десять дней, как я уже совершенно ничего не понимал на парах. Высшая математика ещё как-то была понятна (последствия того, что ещё в школе интересовался ею), то физика стала тёмным лесом. Никак не мог привинтить высшую математику – всё время казалось, что в этой теории есть очень грубые ошибки, а функциональные закономерности притягивают явления за уши. И до ангины-то были сложности с учёбой, а после неё – вообще стали безнадёжными. После Нового года, в январе 1994-го года, я забрал документы и собрался идти в армию.
Думал идти в армию, но в середине февраля 94-го года на медкомиссии от военкомата меня обломали с ней. У меня ещё лет с двенадцати шалило сердце, и зрение было далеко от нормы. Из-за сердца признали негодным к службе в армии. В марте 94-го года я неделю пролежал в пермской больнице, где к близорукости и миокардиту добавилась и ишемия головного мозга. Из-за последнего диагноза мне ежегодно приходится по неделе лежать в Перми. Это попадает на позднюю осень, и я ненавижу вторую половину ноября и начало декабря. Как понимаю, никаких особых подвижек с этой ишемией нет: ухудшений нет, но нет и улучшений. Инвалидность не дают, однако предупреждают, что из-за инсульта могу в любой момент скопытиться. Исправить её можно с помощью операции, но за неё загнули такую цену, что мне проще подохнуть. И не факт, что я выживу после этой операции – могу стать идиотом или вообще подохну под ножом хирурга.