Читать Текстуры

Божество хлестало этой злой плетью группу людей, без прицеливания. Кому попало, тому попало. [……] отползал в сторону, оставляя за собой густой кровавый след. [……] просто валялся без движения. Только левая щека конвульсивно подёргивалась в припадке колоссального нервного тика. [……] почти не пострадал и с сумасшедшим лицом бегал кругами, дико хохоча. Правый его глаз вывалился из глазницы и шлёпал из стороны в сторону по лицу, болтаясь на какой-то связке из нервов и кровеносных сосудов. Он пытался поместить глаз обратно в глазницу, но тот постоянно выпадал, что вызывало очередной приступ истерического смеха.

Из не опубликованного.

Термометр показывал 26 градусов по цельсию, но Иннокентию было постоянно и аномально холодно. Вероятно, это было вызвано очередным смещением реальности. Он задумчиво смотрел в монитор и продумывал планы, по публикации своей книги.

Иннокентий в очередной раз решил, что теперь то он совершенно точно напишет автобиографию. Не то, чтоб Иннокентий был замечен в каких-нибудь значимых событиях, о которых можно прочесть в дорогих журналах или научных статьях, нет. Об этом речи пока не шло, но прочтя автобиографию Иннокентия, все сразу же расстроятся, что так долго его не замечали и не было возможности прочесть эту чудесную книгу, которая изменит мир. Во всяком случае Иннокентий примерно так сейчас и думал. Можно сказать – желал. Кроме того, с уверенностью можно было сказать, что к построению логических цепочек у Иннокентия был некоторый дар. Разумеется, это было очевидно именно для него самого, в первую очередь, и он верил в то, что читатель справится со сложностями его "слога". Он уже представлял себе, как читатель пробирается сквозь лабиринт его мыслей, открывая новые для себя. Наш герой мечтал, что найдёт единомышленников. Читателю это может показаться странным, разумеется, но вдруг надуться? Так он размышлял. Позже он решит, что это желание было более чем странным, но однозначно, процесс принёс ему удовольствие. Иннокентию не чужда была радость создателя, когда зритель принимает произведение и оно положительно оценено аудиторией.

Не вполне было понятно зачем ему это будет нужно уже "тогда", но сейчас мысль о читательском признании его авторских способностей, грела Иннокентия достаточно сильно, чтоб написать ещё несколько строк. Та сложность, с которой ему это далось, шептала на ухо, что Иннокентий так себе автор и ничего не выйдет. Но значимость мыслей, которые просились на страницы, не оставляла молодому автору выбора. Иннокентий собрался с мыслями и написал ещё одну строчку. Перечёл её и согласился с этой значимостью, скрипя сердцем от недостатка писательских навыков и испытывая очевидный дискомфорт от посягательства на свою свободу воли. Иннокентий поторговался со своей совестью, и они сошлись на том, что мысли, которые просятся быть написанными, не принадлежат лишь Иннокентию. Что автор играет роль трансформатора некой абстрактной "мысли" в читаемый текст. Это и освобождало Иннокентия от ответственности и давало ему свободу "трансформировать". Когда рядом с Иннокентием звучало слово "свобода", он сразу начинал чувствовать тот груз, который навалился на его плечи, за относительно недолгий срок своей жизни. И его манила та лёгкость, которую обещало слово "свобода". Для Иннокентия свобода не была чем-то абстрактным. Он совершенно чётко осознавал и заранее ощущал свободу от всего, что его терзало и мешало жить. Это было чем-то сродни освобождению от того, что называется – быть человеком.