Читать Не моя Нанэ
К тому времени, когда я, утомлённый долгим путешествием, открыл глаза, метель на улице утихла. Хижина встретила меня убаюкивающим тресканьем поленьев в печи. Тёплый огонь действовал успокаивающее на разгулявшиеся намедни нервы и придавал мне сил. Захотелось залезть в печь с головой, засунуть в неё обмёрзшие руки, сродниться с ней пуповиной, так я соскучился по её теплу. С давних времён горящий в печи огонь – камелёк – воспринимался в Якутии как живое и священное существо, которое не только дарило людям тепло и горячую пищу, но и отгоняло от дома всякую нечисть. Камелёк был сосредоточием жизни якутов, много он слышал на своём веку их преданий, историй и сказок. Он мог как помочь якуту, так и жестоко его наказать. Таким образом, за камельком справедливо признавали его целительную и охранную силу.
Двое суток мы бродили в снежной пелене тайги, и сейчас для меня было полным счастьем находиться здесь, в доме – в тепле и безопасности. Кажется, я настолько вымотался, что проспал не менее суток беспробудным сном и мог бы спать и дальше, если бы не голод, разбудивший меня. Сейчас главное узнать, как там мой друг Андрей. Было уже около часа ночи, я встал, быстро собрался и направился в дом к шаману.
– Плохи дела, – сказал шаман Агалай, когда я вошёл в дом. – Хорош дух злой над ним, крепко взялся, как бы не умер, разве что и помогут нам добрые духи, нынче враждебна человеку нечистая сила. – Он говорит, а глаза его светятся в темноте, словно расплавленное железо, лицо напряжено от тревожной сосредоточенности.
В натопленной до жару юрте пахло сушёными травами. Агалай зажёг лампу, и я увидел тонкую фигуру Нанэ в дальнем углу комнаты, которая сидела в своей внутренней сосредоточенности у изголовья кровати, где покоился раненый Андрей. Нанэ приветствовала меня лёгким кивком головы и снова повернулось к Андрею, который хрипло простонал. Выглядел он уже не жильцом – исхудалый и бледный, почти прозрачный. Агалай стал густо намазывать тело Андрея какой-то жидкой субстанцией, которая источала убийственно отвратный аромат, и что-то шептать на своём языке – то тихонько, почти неслышно, то очень громко. Андрей весь задрожал, а потом, резко вскочив с постели, снова без чувств рухнул обратно на подушки. Слово Агалай считал мощным оружием в борьбе с любой болезнью. Он утверждал, что болезнь это живое существо, которое необходимо задобрить, чтобы оно само захотело покинуть тело больного. Сопровождалось всё это ритмичным биением бубна. Вокруг них витала какая-то дикая несметная энергия, словно какая нечистая сила или сама жизнь и смерть встретились и танцевали свой, недоступный обычному человеческому глазу танец. Зубы Андрея страшно ударялись ряд об ряд. Я подошёл к Андрею и, встав перед ним на колени, отбросил липкую прядь волнистых белокурых волос с благородного холодного лба. На вид он ещё совсем мальчишка: лицо хотя и исхудало, но всё равно оставалось очень красивым; кисти и пальцы рук гибки и стройны.
Он так молод! Вся жизнь впереди. Если он умрёт, я буду винить себя в его смерти. В конце концов, Андрей появился здесь из-за меня, а сейчас лежит и медленно умирает, а я ничего не могу с этим сделать. Что ему пришлось пережить, бедный малый! Да, Север всегда не любил и презирал слабых. Андрей был хрупок и тонок, как бабочка, и больше напоминал девицу, чем мужчину. Такие не созданы для жизни на Севере. Интеллигент из столицы, родители, люди знатные – из профессорских, и куда его занесло. Здесь люди совсем другие, они закалены дикой природой Севера и живут в единстве с ней. Несмотря на суровые условия, никогда я не слышал, чтобы кто-то жаловался. Казалось, слово «усталость» здесь вообще не знали, а болезни были исключением.