Читать Когда погаснут звезды
Пролог
– Кому молишься? – строго спросил священник у оборванца, сидящего на ступенях храма в ожидании милостыни и бьющего поклоны в сторону от крестов.
– Богу, – не прекращая молитвы ответил тот.
– Бог там, – насмешливо произнес священник, указывая на двери церкви.
Попрошайка оттопырил дырявый карман:
– Нет, Бог здесь.
– Там ничего нет, – рассмеялся священник. – Пустота.
– Это и есть мой Бог, – улыбнулся беззубым ртом нищий, – Ничто подле меня.
Город голубых крыш
Я потянулся за охрой, а Мастер сказал: – Возьми голубой.
– Но черепица не бывает голубого цвета, – возразил я.
Мастер только улыбнулся и макнул мою кисть в небеса.
Проживание воплощения, а для подавляющего большинства душ, согласно их Контрактам, откровенное выживание (не зря это благословенное с виду место во Вселенной некоторые называют космической тюрьмой), сродни путешествию сквозь непроходимые джунгли в одной набедренной повязке и без мачете – влажно, страшно и неуютно. Одной рукой вы отводите пальмовый лист, закрывающий обзор, другой хватаетесь за толстенную лиану, оказывающуюся скользким и трепетным телом молодой анаконды, при этом ваши ноги голыми ступнями давят многочисленных сколопендр и вместе с ними противно лопающихся под пятками мохнатых пауков, а впереди рычит, вздыхает, хрюкает и чавкает беспокойная жизнь изумрудного царства с его пантерами, муравьедами, кайманами и прочей нечистью, единственная цель которой, впрочем, как и вашей, остаться в живых, и что самое отвратительное – за чужой счет.
К сожалению, правда, надо еще выяснить, почему душа ощущает себя в проявленном виде именно так. Единственный ее инструмент в «джунглях» – сознание – увы, беззащитен (мачете при рождении не выдается). Стоит ему (сознанию) ослабить хватку, как следующая пальмовая ветвь хлещет по физиономии, а ноги цепляются за корни миртовых деревьев, и запросто можно оказаться носом в сырой земле, обильно орошенной испуганным вами же капибарой.
Ах, как хочется остаться на месте, не двигаться и зарастать травой, покрываясь плотным слоем мха, и ждать, сохраняя остатки жизненных сил исключительно на дыхание, законного перехода обратно. Но врожденная брезгливость пересилила пораженческие настроения и я, чертыхаясь, как сапожник у дверей питейного заведения, поднялся со дна бытия, столь привлекательного для страждущих чувственных наслаждений, и, обдирая локти и колени, двинулся дальше.
Наградой мне стали заросли манговой рощи, очаровавшие и одурманившие сладкими ароматами и сочными плодами, чей живительный нектар еще не успел высохнуть на подбородке; как я, почти счастливый и вполне сытый, вывалился на плоское, как блюдце, плато, с которого открылся изумительный вид на раскинувшийся в долине город белоснежных, полупрозрачных домов, увенчанных крышами голубого цвета.
Я громко икнул, то ли пораженный увиденным, то ли последнее манго было лишним, но звук моей возмущенной утробы породил явление странное, неожиданное и необъяснимое. Передо мной прямо из воздуха материализовался бравого, почти грозного вида вояка, обряженный в синие доспехи, опоясанный синим мечом и сверкающий из-под открытого забрала синими, пытливыми глазами. Сними он свой шлем, бьюсь об заклад, наверняка под носом у него топорщились бы усищи, естественно, синего цвета. Ошеломляющую воображение картину портил только рост рыцаря, подойди он ко мне вплотную, уперся бы султаном, украшавшим макушку шлема, мне в колено.