⇚ На страницу книги

Читать Лес на карантине

Шрифт
Интервал

Кеб Добряк

Давным-давно… Впрочем, постой… Не так уж и давно. Вот – видишь дерево? Тогда оно только было посажено. Мной. Ага, разрослось. В общем, это было давненько.

Он ушел из дома, прихватив отцовский меч. Мать висела у него на руке, уперев ноги в землю. Рыдала, старуха. На границе деревни упала на землю и лежала некоторое время.

Маленькая сестра осталась дома и смотрела из окна.

Я сидел на этом же месте, в этом кресле. Да.

Меч был старый, весь в царапинах, зазубринах, отметинах и даже, казалось, кривоват. Но кузнец сказал, меч хороший. Старый, но хороший. Про такие говорят, что знают свое дело.

А папаша Кеба этим мечом стольких в свое время… В общем, исходил всю страну вдоль и поперек, служа то в армии, то по ту сторону. И там, и там, если честно, платили паршиво, но по ту сторону хотя бы кормили и одевали сносно. Уж я-то знаю.

Вся деревня смотрела, да. Ллуди, пекарь, закрыл свою лавку и притащился прямо на луг в заляпанном переднике, старый дурак.

Кеб парень-то в общем хороший был. Воспитание, понимаешь. Не то что ваше. Помню, как в твоем возрасте в реку они прыгали, с Большой Косы. Смелые были бесенята. И как воровали репу с соседней деревни, когда еще была… Ага, там, где черные дома и пустые поля, там сильно не гуляй, огонь по ночам, говорят, горит… Однажды они с сыном молочника в драку ввязались с какими-то неместными юнцами. Кеб тогда одному так сильно вдарил… Половину зубов отбил. Да что ты понимаешь? Сам видел. Да, в этом кресле.

А в тот год Кеб мрачный ходил. На границе деревни часто сидел, глядя на пыльную дорогу. Мать говорила, об отце думал. Точнее, о судьбе его. Тот также ушел. И вот меч остался да сундук с имперским добром, который мать тут же продала. Поэтому-то Кеб и думал.

Все уходили. Белли Ступица ушел на Запад, к Ордену. Мартин Три Сосны на юг – всегда, говорит, любил и почитал Синее Королевство. Честь. Слава. И все такое. Мать потом долго рыдала. Офицер с наградным письмом стоял угрюмо и неловко… Даже Рыбак Юка ушел. Взял все деньги родителей и сбежал ночью. Говорят, прибился к Туше, но кто теперь осудит. Бандиты порой не такие плохие ребята…

А Кеб думал. Мать все видела, но не давила. Знаешь, как моя мама говорила, когда я впервые взял в руки чекан? Сын – что отрезанный ломоть… Все мы приходим, чтобы походить по свету, посмотреть на море или горы, нарожать детей, поклониться королю… да все, пожалуй.

И Кеб ушел. С мечом без ножен. С мечтательным взглядом и худой котомкой за плечом. Не так широк в плечах, как батька, но все же. Красавец был первый на деревне.

Слыхал, значит? Тут в самое яблочко. Была у него любовь. Милой звали. Лепота. Честно, просто сказать нечего. Румяна. Глаза так и сверкают. Ладна, что твоя березка. Коса до… В общем, длинная такая. Он всегда оберегал ее, глаз не сводил, для ее дома, где Милка-то с бабкой жила, стал дрова колоть, лед таскать, крышу чинить. Родители Милкины от Пурпурной чумы полегли ведь.

Молодец был Кеб. Скромный. Добряк, слова от него плохого или резкого не услышишь.

Любил помечтать этот Кеб. Волосы у него светлые были, пшеничные, в мать. Но глаза – чернее ночи в самую лютую зиму. В отца.

Пока его не было, Милка ушла в город. Оно и понятно. Ничего ее больше тут не держало.