Так жить нельзя. Сколько можно умирать с похмелья, винить себя и окружающих, пугать страшными звуками унитаз и соседей и терять, терять, терять самое драгоценное. Жизнь.
Женя приняла решение. Решение было не совсем волевое, но шло из самой глубины души и сознания. Решение звучало так: Надо что-то делать. Так жить нельзя. Как жить можно – Женя ответить не могла.
Собрали «семейный совет» и постановили. Сначала отправить Евгению в клинику для детоксикации, а потом в реабилитационный центр на неопределенный срок. Слова звучали угрожающе «детокс», «клиника», «срок»… Но еще серьезнее выглядели перспективы жить с этим опухшим лицом, дрожащими руками, бешено колотящимся сердцем и пустой тупой головой. На совете присутствовали отец Женьки, муж, свекровь, сын и дочь. Гарик, муж, сам страдал от похмелья, но держался мужественно. Андрей – сын, обнимал мать и выказывал всяческую поддержку. Анатолий Семёнович и мама Гарика обещали оплатить, поддержать, присмотреть и все в таком духе. По Саньке – дочке, которой на днях должно было исполниться 12 лет, сказать было ничего нельзя. Мама уезжает в больницу? – Ну, ок, чё.
Едем. Евгению в такси в город сопровождал сын. Великовозрастный, но такой юный и непутевый. А еще на священника выучился. Он всю дорогу пытался поддержать Женю и рассказывал ей какие-то умные вещи, от которых ее тошнило. Она мужественно держалась и ни разу не попросила остановить проклятый джип, который шатало и болтало как уазик. Когда Жене попадалось отражение в зеркале бокового вида собственное лицо, еще сложнее было не вырвать. Едем.
Дочь, муж, родители, работа – обрывками мысли наслаивались и теснились. Надо сообщить, нужно организовать, не забыть. Господи, когда мы уже приедем. Наконец, показалось огромное красное здание клиники. Сигарета показалась горькой и тошнотворной, как весь мир вокруг. Серое январское небо, лужи и грязь, мрачное лицо водителя, с которым сын пытался договориться о дороге назад. Её же ждала только дорога в никуда.
В клинике пахло деньгами. Женю проводили к главврачу. Аранбек Казематович или Ахалай Матерщиннович – непонятно. Да и неважно. С серьезным лицом проверил пульс, давление, заполнил бумажки и начал раскручивать взволнованного парня и его еле живую мать.
– Капельница, которая четыре с половиной, это, конечно, хорошо. Но, та, что за семь – она и токсины лучше выводит, и печень чистит. А анализ на выходе? Всего то три тыщи. Позвоните, конечно, узнайте. А я – да, я врач с 30летним стажем, знаю, что говорю…
Отец Жени был непреклонен. Договорились по четыре с половиной, и нечего тут. По телефону дал внуку четкие инструкции. Не на того напали. Ишь, гиппократы-бизнесмены. Нас не проведешь!
Андрей расплатился и поцеловал Женьку.
–Держись, мам. Восприми все это как испытание воли. Будь сильной.
Ушел. Уехал. Совсем одна. Женя поплелась за медсестрой в палату.
– Телефон отдать. Сумку открыть. Раздеться до трусов.
Жене было абсолютно все равно. И даже не стыдно своих распластавшихся по кровати грудей. Какой-то паренек истыкал всю руку, пытаясь найти вену и поставить катетер. «Практикант,» – вяло думала Женька, – «За четыре с половиной тысячи в день могли бы и не проводить на мне опыты. Ну да, сама заслужила.»