Читать Пушкиниана Михаила Булгакова. Булгаковские мистерии Очерки по мифопоэтике. Часть V

…думы долгие в душе моей питаю.

И забываю мир…

А. С. Пушкин. Осень (1833)

«Я сладко усыплен моим воображеньем». Обычно литературную традицию понимают как прямую линию передачи от автора к автору, от текста к тексту. Но литературная традиция существует и как ноосфера, как аура, как симфония, в которой звучат, расходясь и сливаясь, все голоса всего симфонического многоголосия. Большой писатель слышит их все, различает все лейтмотивы, участвуя в диалоге культур, претворяя их опыт в собственную исповедь. Одна традиция при этом может вбирать в себя другую, обогащая и дополняя ее. Такой процесс подключения к ноосфере Пушкин образно нарисовал в стихотворении «Пророк» (некое переложение книги пророка Исайи), где все три основные сферы мироздания открываются его герою (поэту-пророку) для понимания устройства мира. В подходе к изображению этой сложной задачи Пушкин очень симфоничен, он обогащает библейский образ пророка образами греко-римской античной литературы, в которой также поэт уже понимался как пророк Муз и Аполлона.

Герой у Пушкина получает новый дар – слышать и видеть мир, получает возможность слышать совокупность всех голосов вселенной и сам становится «устами мира». Пушкин своеобразно представлял ноосферу как некую прародину, где живут все мысли и мысле-образы всех когда-либо живших на земле и мысливших образами художников, онипредстпвоял как «обитель дальную трудов и чистых нег». В его странствии к «сионским высотам» («Напрасно я стремлюсь…») слышится это стремление в «обитель дальную» («Пора, мой друг, пора…»), в «родимую обитель» («Воспоминания в Царском Селе»), где картины возвращения поэта предстают как картины возвращения к своему прадому, к своей прародине.

Пушкин знал, о чем писал также в стихотворении «Осень» («думы долгие в душе моей питаю. И забываю мир..»), когда он описывал знакомый ему процесс подключения к ноосфере: «И тут ко мне идет незримый рой гостей, знакомцы давние»:

Унаследованная через Пушкина тенденция совмещения сразу двух традиций: античной и библейской, постоянное нахождение на перекрёстке двух художественных миров с их вбирающей одна в другую конструкций мира и антимира, а также мысль о том, что тени ушедших художников связаны с живущими на земле и инспирируют их замыслы, оказалась очень близка Михаилу Булгакову как идея его романа «Мастер и Маргарита», также романа о возвращении «блудного сына» на свою прародину – к своему истинному дому – «покою», который Булгаков вслед за Пушкиным называет в романе также «вечной обителью». Тени писателей прошлого предстают в его романе «Мастер и Маргарита» также в особой области – вымышленной им некой обители Покоя, где они существуют как трансцендентные тени. В «вечном доме» Маргарита обещает своему возлюбленному встречу с его вечными обитателями: «Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе…». И здесь в словах Маргариты мы слышим у Булгакова некое вольное переложение пушкинских строчек из стихотворения «Осень»: «И тут ко мне идет незримый рой гостей, Знакомцы давние…» (ср. «вечером к тебе придут», – сказано у Булгакова Маргаритой, и тут возникают пушкинские образы: «знакомцы давние», «незримый рой гостей», которые расшифрованы ее словами как «те кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит». Заложенные в этих словах бесспорные аллюзии («вечером к тебе придут» … те, «кто тебя не встревожат»), есть конечно у Булгакова и гортанях ирония: аллюзия открыто также намекает на пережитую Мастером трагедию его жизни, и это по-новому открывает булгаковскую мифологему «покоя» как понятие истинной родины художника – трансцендентной родины, то место, где человеку уже никакие житейские бури не угрожают.