На гладкой темно-вишневой поверхности массивного деревянного комода, служившего домашним алтарем, в окружении букетов из ярких бумажных цветов, фарфоровых статуэток, чаш, наполненных рисом, с воткнутыми в него палочками благовоний, притаилась маленькая, потертая и потускневшая от времени фигурка Будды.
Тонкая женская рука аккуратно приподняла фигурку и легонько встряхнула. Внутри послышалось шуршание. Уже немолодая, но все еще красивая китаянка, с глазами полными слез, бережно поднесла будду к губам и нежно его поцеловала. Затем резко подняла руку над головой и с силой швырнула фигурку на пол.
Глиняный будда разбился. На полу, в осколках восточного божества, остался лежать золотой православный крестик с тонкой цепочкой.
Китаянка медленно шла по непривычно опустевшим улицам. Порывы ветра поднимали с земли и кружили в воздухе сухие кленовые листья.
В безлюдную тишину неожиданно резко ворвался колокольный звон. Казалось, весь город собрался у недавно построенного Софийского собора. Публика, состоящая в основном из остатков русской эмиграции, со скорбными лицами крестилась и входила внутрь.
В середине собора, утопая в цветах, в гробу лежала женщина. Нескончаемой вереницей подходили желающие проститься с усопшей.
Китаянка, покорно дождавшись своей очереди, что-то беззвучно прошептала и вложила в скрещенные на груди руки золотой крестик. Сделав шаг назад, она упала на колени, опустив голову к самой земле.
Публика учтиво обходила застывшую у гроба фигуру.
Толпа на площади замерла в ожидании. Наконец, двери храма распахнулись. Гроб понесли наружу. Кто-то захлопал, его поддержали криками “браво”. Аплодисменты переросли в самую настоящую овацию, сопровождающую в последний путь любимицу публики Харбина, самого русского города в далекой восточной стране под названием Китай.
Нежная полупрозрачная листва раннего лета пропускала сквозь себя солнечный свет, подрагивая на ветру.
Афиша на входе в женскую гимназию гласила: “Спектакль “Любовь до гроба” – сочинение г-на Капустина Т. Д., при участии всех гимназисток выпускного класса. Вход свободный!”.
Переполненный зал редкими аплодисментами снисходительно провожал со сцены только что исполнивших свой танец лесных фей.
За кулисой господин Капустин, молодой и, пока ещё не признанный гений, постоянно поправляя очки и промакивая платком пот на лбу, руководил творческим процессом.
– Темные силы! Выходим! – Он пытался пропихнуть на сцену сквозь толпу фей несколько фигур в черных накидках с капюшонами. – Велено в правую кулису! А вы? Куда?! Барышни! Столько репетировали!
– Это Азарова… а мы за ней, – пискляво отозвалась одна из фей, поправляя на голове съехавший на бок цветочный венок.
– Потом, потом, – отмахнулся от нее Капустин, – раз, – он подтолкнул к сцене темную силу, – два, три, четыре. Фух, – режиссер снял очки и вытер лицо платком.
Четыре фигуры в черных капюшонах наконец расположились полукругом на сцене. Аккомпаниатор ударила по клавишам пианино. После проигрыша фигуры достали из-под плащей бутафорские шпаги и встали на изготовку.
– Граф, вперед! – Громко прошептал господин Капустин. Он оглянулся. Вокруг одни феи, графа нет! – О господи, Серафима…