Прозрачность наземного транспорта —
Внешняя и внутренняя в ярких оболочках.
Но звон трамвая страстный
Из прошлого столетия – красного,
вечного в опавших листочках,
Истошного сквозь звень морозную по строчкам
многоточием.
Окна в вагоне занавешены инеем,
у трамвая есть цифра без имени —
37-й точно.
В трамвае народу битком,
От Якова до деда Петко,
И пар в разные стороны клубками.
Петко, как байбак в зимней спячке,
В ушанке набок, в тулупе, в валенках,
Подбитых кожей телячьей,
Сопит, в ус дует.
Рядом бабка над сеткой продуктов колдует —
Вроде ничего не забыла,
Значит, будет праздник обильный,
с балыком из свинины
и с пряниками-ангелками.
И кондукторша – внешне грозная,
в перчатках розовых,
Обрезанных на двух пальцах.
Через плечо на ремне ридикюль,
куль
с медяками
страдальцев,
На шее ожерелье с клубками
билетиков —
сегодня уже ретро Советики —
в раме.
Крикливая, румяная,
Прижалась спиной к железной раме —
печке,
Без вина пьяная
морозом млечным.
Рядом девочка-подросток шести лет,
Сродни мальчику-шкету,
Как свеча бледная,
По глазам видно, шаловливая, вредная.
Кондукторша свободными пальцами
Даёт девочке хлеб с кусочком сальца,
Обнимает «победную»,
К печке двигает, кричит:
«Следующая остановка – “Коптево”».
Девочка сальце в момент слопала
и выскочила
в «Коптево»…
Вот
и проскочили
тысяча девятьсот пятьдесят первый год…
Прозрачность наземного транспорта —
Внешняя и внутренняя в ярких оболочках.
Но звон трамвая страстный
Из прошлого столетия – красного,
Вечного, в опавших листочках,
Истошного сквозь звень морозную по строчкам
многоточием.