СТОРНО – термин бухгалтерии, означающий обратную запись, которая предпринимается с целью исправления ошибки. Обычно записывается красными чернилами, поэтому называется “красное сторно”.
Нервно дёрнув рукой, он взял из пачки свежих газет верхнюю. «Биржевые ведомости». На первой полосе броская статья специального корреспондента Василия Климкова. Глаза выхватили несколько абзацев:
«…новое доказательство японской дикости и безусловного зверства.
Во время ночной атаки японцы окружили двух наших раненых стрелков, из которых одному уже были сделаны перевязки. При свете фонарей японцы с диким остервенением набросились на несчастных и добили их штыками. Когда наши бойцы, собравшись в достаточном количестве бросились на выручку своих, японцы бежали, оставив два страшно изуродованных трупа.
Сегодня я видел эти жертвы азиатской дикости и мести. Ужасный вид! На одном трупе кроме пулевой раны обнаружено 26 колотых ран, а на другом 28! Медицинский осмотр и акт, составленный в присутствие военных агентов иностранных держав, констатирует, что многие из колотых ран нанесены уже после смерти несчастных героев-страдальцев».
Он отбросил газету в сторону, и пальцы непроизвольно погладили шрам на голове, полученный от меча сумасшедшего полицейского Цуда Сандзо в японском городке Оцу тринадцать лет назад. Вспомнившиеся боль, страх и гнев, перенесённые тогда, заставили до хруста сжать кулак, смяв следующую газету «Русское слово».
Он пару раз глубоко вздохнул, успокоился и расправил скомканную бумагу. Это издание под редакцией Дорошевича с недавнего времени существенно изменилось. Оригинальный стиль и отличное качество печати выгодно отличали газету на фоне иной популярной прессы. На первой полосе выделялась статья Немировича-Данченко о событиях на Дальнем Востоке:
«…Новоявленный культурный противник разом обернулся в того самого японца, когда даймиосы и самураи замучивали свои боевые жертвы… Дело, о котором я рассказываю, было первым, когда японцы оказались прежними жестокими варварами. Фельдшер передаёт, что они кололи раненых, разбивали головы каменьями, стреляли в упор…
…Мне показывают площадку под ярким беспощадным солнцем. Жжёт так, что взялся я за дуло ружья, стоящего в козлах, и обжёгся…
…Серая большая рогожа. Из-под неё четыре пары ступней, две в сапогах, две босые… Рогожа горбится, и под нею что-то страшное… Круг солдат с суровыми перепылёнными лицами. Какой-то казак шепчет про себя: «Ну, погоди», а в глазах у него слёзы…».
Он отбросил и эту газету, встал, подошёл к окну, закурил, потом вернулся к столу, взял колокольчик и позвонил. В дверь бесшумно проскользнул дежурный морской лейтенант.
– Голубчик, сообщи Александру Александровичу в канцелярию, чтобы через три часа ровно в полдень он пригласил ко мне Великого Князя Михаила Николаевича, Сергея Юльевича Витте, Фёдора Васильевича Дубасова и генерал-адмирала Великого Князя Алексея Александровича.
Дежурный лейтенант щёлкнул каблуками и кивнул головой:
– Слушаюсь, Ваше Императорское Величество.
Дверь за дежурным закрылась, а Император, глядя в окно на зимний Петербург, дымил папиросой и с холодной яростью думал: «Ну, держитесь, япошки. Пора научить вас приличным манерам».
И СНОВА КАМЧАТКА.