⇚ На страницу книги

Читать Накануне февраля

Шрифт
Интервал

Глава 1.

Захотелось курить. В пачке осталась одна сигарета, я решил быстро одеться и сбегать в круглосуточный магазин около дома. Надев на себя первое, что попалось на глаза, я быстро спустился по лестнице и открыл дверь из подъезда. Около дома стояла незнакомая машина отечественного производства. Тропинка сквозь сугробы в сторону магазина пролегала мимо этого автомобиля. В момент, когда я поравнялся с машиной, из нее выскочило трое крепких парней. Они тут же окликнули меня по имени. Я обернулся и сразу полетел под тяжестью двух из них в сугроб. Раньше постоянно занимался спортом, но тут от неожиданности не смог абсолютно ничего предпринять. Лицо утонуло в колючем, удушающем снегу. В это время мои руки сзади больно сковали чем то металлическим, судя по всему наручниками. Меня подняли. В лицо сунули корочки удостоверения. Два слова «уголовный розыск», сказанные одним из парней, судя по всему старшему из них, немного успокоили меня, но в то же время и смутили. Какого хрена происходит?! За что и почему?! На мой вопрос в чем дело, мне сказали, что они не в курсе, просто получили задачу меня задержать. Мне заявили, что я должен проследовать с ними на машине до отдела. Мое замечание относительно обоснованности их действий были встречены фразой самого крепкого из них, что если я буду сопротивляться, то это ничем хорошим не кончится. Я быстро стал все обдумывать и понял, что лучше спокойно доехать туда куда мне предлагают и уже там разобраться со всем по мере возможности. Хорошо, что я взял с собой в магазин телефон. Меня посадили на заднее сидение, а по бокам уселось два сотрудника. Тот, что показался главным, сел вперед на пассажирское сидение. За рулем был четвертый, совсем молодой парень лет двадцати, судя по всему стажер. Главный коротко и тихо произнес : «Поехали!». Молодой выжал педаль сцепления, включил первую передачу и машина, секунду пробуксовав колесами по снегу, тронулась. Когда мы выехали с дворовой территории на проезжую часть, главный поднес телефон к уху, из динамика раздались гудки ожидания. Полицейский чуть прибавил громкость магнитолы, наверное для того, чтобы я не смог разобрать в тишине смысла разговора. Отчетливо мне удалось уловить следующее : «Взяли. Нет, тихо. Едем. Минут через двадцать будем».

Пока мы ехали, мне удалось успокоить себя. Я ничего не делал. Это абсолютно точно. В моем сотовом были номера достаточно влиятельных в городе людей. Думаю, что в такой ситуации можно было обратиться к ним за помощью. Поэтому когда машина заворачивала с дороги в сторону ворот управления полиции города, я чувствовал себя удовлетворительно, если не считать болевых ощущений в районе запястий от усердно защелкнутых наручников. По дороге в салоне авто никто не разговаривал. Единственное, что меня смущало, так это то, что опера не проверили мою личность. Откуда они были уверены, что я – это точно тот, кто им нужен!? У меня с собой кроме кошелька с небольшим количеством денег, сотового и ключей от дома ничего больше не было. Паспорт, права и другие документы лежали дома в сумке.

Машина быстро проскочила шлагбаум с лежащим под ним асфальтовым полицейским и через несколько секунд остановилась около входа в здание управления. Двери авто открылись почти одновременно и все трое кроме водителя стали покидать салон. Тот, что сидел справа, слегка придерживая рукой мою куртку в районе плеча, потянул меня на улицу из салона, сопроводив свои действия лишь одним словом : «Выходим». Вчетвером мы зашли в здание. Внутри произошла небольшая заминка, вызванная тем, что на месте отсутствовал сотрудник, отвечающий за открытие дверей крепкой металлической решетки с облупившейся краской. Эта решетка отгораживала небольшое пространство за входом в здание от остального, создавая площадью метров в пятнадцать квадратных участок для посетителей учреждения. Здесь вдоль правой стены стояли стулья, соединенные друг с другом, и висел на стене телефон для внутренних звонков. В левой стене находилось огромное окно, судя по всему из бронированного стекла, с надписью красными буквами «ДЕЖУРНАЯ ЧАСТЬ» . За окном в помещении сидел капитан с усталым взглядом и полностью седыми волосами. Старший из полицейских нагнулся к небольшому окошечку и быстро что то сказал капитану. В этот момент я поймал на себе взгляды сидевших на стульях парня и девушки. На вид им было лет по двадцать пять. Наверное, какие-нибудь потерпевшие, мелькнуло у меня в голове. Иначе что эти ребята могли тут делать в двенадцать ночи !? Но их взгляд на меня был без сожаления. Они смотрели с одновременным чувством неприязни и любопытства. Я хотел им что-то сказать по поводу того, что ничего не совершал и все происходящее, в частности наручники на руках у меня за спиной, – всего лишь недоразумение, но не сказал. Это было бы странно и глупо. Тут прозвучал резкий короткий звонок и решетчатая дверь распахнулась. Наконец вернулся сержант, в обязанности которого входило нажимать на кнопку и записывать в журнал задержанных и прочих посетителей. Пока мы стояли, оперуполномоченные о чем то тихо разговаривали. Я не смог ничего расслышать. Задержавшись ненадолго около сержанта, который записал со слов мои данные, мы проследовали внутрь. Не скрою, что не смотря на уверенность в своей невиновности в чем бы то ни было, я почувствовал себя некомфортно. Ремонт в здании был в целом сносный, но своя особая атмосфера, свойственная учреждениям подобного рода, придавила меня морально. Этому не в последнюю очередь способствовал странный запах, висевший в воздухе. Или наверное правильнее будет сказать что воздух в здании, во всех коридорах, кабинетах, камерах административного задержания и прочих помещениях был особый. В нем помимо чисто физического и осязаемого вроде запаха сигарет, пота, оружейной смазки, старой бумаги протоколов и постановлений, висящей в шкафах уставной формы, присутствовало и что то другое. Обман, боль, тупость, мнимая беспристрастность. И было не понятно до конца от чего дышать труднее : от первого или второго?! Я задумался о том, что даже если выгнать всех из здания на несколько суток и оставить открытыми для проветривания окна, то привкус страха и безразличия останется и тогда.