⇚ На страницу книги

Читать Два Ивана, или Страсть к тяжбам

Шрифт
Интервал

Часть первая

Глава I

Полтавские философы

Ужасная гроза свирепствовала на летнем полуденном небе; зияющие огни молнии раздирали клубящиеся тучи железные; рыкающие громы приводили в оцепенение все живущее в природе; неукротимые порывы вихря ознаменовали путь свой по земле рвами глубокими, отчего взлетало на воздух все растущее, начиная от низменной травы до возвышенного топола, и проливной дождь в крупных каплях с быстротою стрел сыпался из туч, подмывал корни древесные и тем облегчал усилие вихря низвергать их на землю.

В сие время, и подлинно невеселое, два молодые странствующие философа из Полтавской семинарии, исчерпав в том храме весь кладезь мудрости и быв выпущены на свою волю, пробирались по глинистой дороге сквозь лес дремучий.

Почти на каждом шаге они останавливались, чтобы или закрыть руками глаза, ослепляемые блеском молнии, или заткнуть уши, оглушаемые разрывами грома, или смыть со щек и выжать с усов жидкую грязь, со шляп струившуюся.

– Вот настоящий Девкалионов потоп>{2}, – сказал один из философов, – для чего здесь такое множество бесполезных для нас больших деревьев, а не видать ни одной глубокой трущобы, где бы можно было осушить и обогреть кости? Как же неразумны были мы, любезный друг Коронат, что не послушались благих советов миргородского протопопа, уговаривавшего нас остаться у него на ночь!

– Твоя правда, друг мой Никанор, – отвечал другой, – протопоп не напрасно предсказывал грозу и бурю, но ты во всем виноват. Тебя никак нельзя было уговорить, чтоб остаться и в безопасном убежище петь псалмы и стихеры>{3} и принимать рукоплескания.

– Твоя правда, – отвечал первый с возвышенным лицом, – но мне хотелось если не к ночи сегодня, то по крайней мере завтра поутру обнять своих родителей, с коими я не видался целые десять лет.

– И я столько же времени лишен был сего удовольствия, – отвечал Коронат, – однако согласился бы еще столько же времени быть лишенным оного, чем сегодня достаться на ужин какому-нибудь волку или медведю!

Таким образом рассуждая то вслух, то про себя, наши молодые бедняки продолжали тягостный путь свой. Вдруг остановился Никанор, водвинул шляпу на макушу, сложил персты правой руки наподобие зрительной трубки и, приставя к глазу, начал куда-то присматриваться. Коронат хотя не знал, что такое затеял друг его, однако принял такое же положение и глядел туда и сюда, смотря по оборотам головы Никаноровой. Наконец сей последний радостно надвинул шляпу на брови и, схватя приятеля за руку, сказал вполголоса:

– Ну, слава богу! Посмотри сюда, вот прямо против моего пальца, – что видишь ты?

– Ах, – отвечал тот, – я вижу саженях в десяти от дороги на небольшой лужайке стоящую кибитку с опущенною циновкою!

– Так! – продолжал Никанор, – а примечаешь ли, что под кибиткою лежит на траве нечто весьма толстое, покрытое черным войлоком?

– Точно! это, наверное, хозяин укрывается от непогоды; вот невдалеке и пара коней, привязанных к осине.

– Пойдем же туда и усядемся по сторонам сего многоопытного Улисса, не ходящего, подобно нам, под дождем по уши в грязи, а всегда имеющего при себе священный эгид Минервин>{4}, то есть свою кибитку.

– Хорошо! пусть это будет сам леший, то и он не поступит с нами хуже теперешнего. Пойдем!