⇚ На страницу книги

Читать Иван Грозный. Начало пути. Очерки русской истории 30–40-х годов XVI века

Шрифт
Интервал

© Пенской В.В., 2023

© «Центрполиграф», 2023

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2023

От автора

Идея написать эту книгу имеет давнюю предысторию. Приступив в конце нулевых годов к более детальному, чем прежде, изучению военной истории Русского государства раннего Нового времени (а точнее, «длинного XVI века», первой его половины, от времен Ивана III до времен Смуты), мы пришли к выводу, что для лучшего понимания сущности процессов, определивших именно такой ход развития русского военного дела в эти десятилетия, необходимо более основательно заняться историей общей. Не разобравшись в особенностях политического развития России раннего Нового времени, понять, почему все повернулось так, а не иначе, было бы довольно сложно, если вообще возможно. Впрочем, только ли политического? Ведь никто так и не опроверг мнение немодного ныне классика, утверждавшего, что «ничто так не зависит от экономических условий, как именно армия и флот. Вооружение, состав, организация, тактика и стратегия зависят прежде всего от достигнутой в данный момент ступени производства и от средств сообщения»[1]. Следовательно, обойтись без того, чтобы не погрузиться более или менее глубоко в проблемы социальной, экономической, культурно-религиозной истории России и русского общества того времени, оказывалось практически невозможным.

Итак, погружение в глубины исторического океана состоялось, и по прошествии пяти лет, к середине 10-х гг. нового века, наши представления об эпохе последних Рюриковичей более или менее устоялись. Образно говоря, здание было построено, и дело встало лишь за его внутренней отделкой, доработкой фасада и очисткой заднего двора. Естественно, что, памятуя об изречении Козьмы Пруткова насчет невозможности объять необъятное, мы сконцентрировались на временах Ивана Грозного – пожалуй, фигуры едва ли не самой яркой, загадочной и противоречивой в русской истории раннего Нового времени. Объяснение этому довольно простое – при грозном царе московская военная машина обрела свои классические формы и прошла успешное испытание в огне нескольких войн на разных «фронтах» с разными неприятелями. Само собой, сосредоточившись на ее изучении, мы не могли не затронуть и проблемы, связанные с историей правления первого русского царя – без этого раскрыть секреты побед и неудач русского войска в 40-х – начале 80-х гг. XVI в. было совершенно невозможно.

Обращение к сюжетам отечественной и зарубежной «Иванианы» дало несколько неожиданный результат. Не то чтобы мы изначально были настроены негативно по отношению к Ивану Грозному, который пользовался, пользуется и, очевидно, еще долго будет пользоваться ярко выраженной отрицательной репутацией едва ли не самого главного «антигероя» русской истории. Нет, скорее налицо был чисто человеческий интерес к этой яркой и неординарной личности («В основе всякого научного изыскания всегда лежит некий человеческий интерес», – писал отечественный медиевист А.Я. Гуревич[2]), оставившей столь глубокий след в нашей истории. И интерес этот чем дальше, тем больше подогревался противоречивыми впечатлениями от прочитанных книг о его эпохе и о нем самом[3].

Эти противоречия вынудили обратиться не столько к историографии, касающейся эпохи Ивана Грозного (по причинам, о которых будет сказано дальше), сколько к источникам, причем не столько и не только к нарративным (летописи, хроники и свидетельства современников, поскольку все они в большей или меньшей мере носили ярко выраженный субъективный характер), но к документальным. Конечно, всякий документ создан конкретным человеком, который при всем прочем вложил в него частичку себя, однако степень субъективизма этих источников все же не столь высока, как в первом случае. Впрочем, и от исторического нарратива есть польза, и немалая, если подойти к его интерпретации с иным, чем прежде, «вопросником». «Источники сообщают историку только те сведения, – писал упоминавшийся нами выше А.Я. Гуревич, – о которых он эти источники вопрошает». И дальше он отмечал, что «[исторический] памятник нем и невыразителен до тех пор, пока исследователь не задаст ему свои вопросы», а вопросы определяются тогда, когда сам исследователь формулирует проблему. «Проблема диктует вопросник историка, – продолжал исследователь, – с которым он приходит к памятнику; ставя перед ним свои вопросы, историк преобразует этот безмолвствующий памятник в источник сведений, которые он ищет»